Павел II. Книга 1. Пронеси, Господи! - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Витковский cтр.№ 72

— Слышь, дед, будешь третьим? — окликнули Рампаля, но он гордо мотнул головой. Водки ему вообще по понятным причинам было нельзя, он собирался пить какой-нибудь здешний псевдовермут или псевдопортвейн, а это ж и на одного бутылки мало, очень уж холодно. Да и стакан свой ссужать Рампалю было неприятно, далеко не все русские обычаи он принимал безоговорочно. Так и встал в очередь в печальном одиночестве. К тому времени, как по сантиметру, по два перемещаясь, вдвинулся Рампаль в магазинные двери, на часах было уже почти полпервого, время для длинной очереди и роковое, и чреватое. Окрестные разговоры до сознания Рампаля почти не долетали, но диалог за его спиной вдруг перешел на тему, для него даже слишком близкую. Рампаль насторожился.

— Вот, значит, и стреляли-то их зря. Ни к чему их стреляли, значит. Стреляли, а они, оказывается, незаконные были. А законные были попрятанные, хотя из них тоже кого-то постреляли. Но попрятанных оказалось много, ой много! Один даже в президенты вышел где-то в Африке.

— Не в Африке, а в Америке. У него там хунта, военщина то есть, и они сардины нам продают. Дочка в пайке как раз банку получила, откроем на Новый год. Хорошие, небось, сардины, при царе плохого не делали. И недорогие, дешевле наших.

— Ну, ты даешь. Какие ж нам сардины от них, если он за царя стоит? Сам, значит, в цари хочет к нам? Хрена с два ему этот престол дали, отношения, теперь, небось, рвать с ним будем, а нам теперь хрена с два сардины дадут, а жалко, закуска, небось, годящая.

— Нет, я все-таки не понимаю. Как так: боролись, свергали, забыли уже, что царь когда-то был, а теперь весь мир говорит, что у нас законный есть и никакого другого быть не должно. Да как такое допускают? Я бы на месте нашего правительства взял бы бомбу да и бросил на все их радиостанции сразу, чтоб думали, прежде чем говорить. Это ж надо, говорят, забастовки у нас и демонстрации, русские люди, мол, все как один требуют. А ты хоть одну видел? А мы как в рот воды набрали, не опровергаем даже. Нет, я точно в газету напишу, спрошу, почему мы западной пропаганде ответа не даем? А мы вместо этого за одну ночь, видал, дом, где Николашку шлепнули, снесли да заасфальтировали, словно так и было место голое, видал?

— Да он же незаконный был, потому и заасфальтировали…

В разговор включился третий голос, весьма и весьма знакомый. Не оборачиваясь — и ни во что не превращаясь — понял Рампаль, что алкогольная нужда настигает иной раз капитанов КГБ и в Свердловске.

— Мало мы их давили, вот что! Я бы, дай мне родная наша партия волю, всех этих Романовых-недобитков к стенке по второму разу поставил. А надо будет — по третьему! По десятому! Ведь какая Россия-то прежде была, нищая, грязная, люди с голоду мерли! А какая красота стала? Силища какая? Так что ж нам, опять в дерьмо, к лучине? К мракобесию возвращаться? Нет уж! Не бывать этому никогда! Все, все из-за них, из-за Романовых! Мужики, вы думаете, отчего у нас цены растут на водку? Не из-за них, думаете? Точно из-за них! Мало, думаете у государства денег на борьбу с Романовыми уходит? Не мало, нет! Всех, всех их к стенке!

Синельский использовал вынужденно-свободное время так, как полагалось ему по службе: вел пропагандно-разъяснительную работу. Однако сочувствия его речь у очереди почему-то не вызвала. Более того, речь эта пробудила к жизни еще одно, поначалу непримеченное Рампалем действующее лицо: из-за угла огромного штабеля ящиков с бутылками водки, частью задвинутого за прилавок, частью, по недостатку места, выпирающего в проход, поднялся, вращая указательным пальцем в направлении капитана, сухой, высокий и вдребезги опохмеленный человек в драном спецовочном халате, — видимо, рабочий магазина.

— Ты-ты-ты… чего сказал? Романовых, говоришь, к стенке? Да сам-то ты кто такой будешь? Мы с Романовым, с Валерой, душа в душу век жили, молоком одним питались, а теперь что? Нешто жизнь стала? Да я за Романовых рубаху последнюю отдам! А ну, бери слова назад в пасть свою, проси прощения у нас у всех, не трожь Романовых! Добром говорю, не трожь!

Очередь расступилась — рабочего тут, кажется, знали все, и никто не мог упомнить его в таком возбуждении. Видимо, чужак задел его за самые потаенные струны пьяной, однако тонко устроенной души. И, как всегда бывает при конфликте своего с чужим, очередь сочувствовала своему, то бишь рабочему.

— Да брось ты его, Петь, он, не подумав, ляпнул… — послышалось от прилавка.

— Очень даже подумав! — полез в нападение Синельский. — Давить надо и Романовых, и всех их прихвостней-недобитков! А лицо ваше, гражданин, мне знакомое, так что… — Синельский сунул руку во внутренний карман, видимо, за удостоверением; его сосед, решив, что сейчас начнется поножовщина, вскрикнул и повис у капитана на руке. Петя взвыл:

— Плюну и разотру! Гони его, ребят, из очереди, он на наших бочку катит! потом поднял обе руки, собираясь не то удушить капитана, не то вытолкать его из магазина, и рванулся. Второй сосед капитана, решив, что за руки чужака уже держат, размахнулся и двинул его в грудь, в то заветное место, на котором хранит каждый чистый душой гэбэшник все свое самое дорогое — удостоверение, конечно. Очередь замерла, хотя и не без глухого ропота, — «Закроют, гады, ведь до часу всего ничего!..» — но все это длилось не больше секунды. Синельский вырвался, одной рукой ткнул Петю, другой рубанул по шее первого противника, коленом врезал второму, — по привычке молча, он так и не научился орать, как в каратэ полагается. Еще и потому не заорал, что не хотел общественный порядок нарушать, да в самбо орать и не нужно, хоть в общем-то, конечно, кому теперь нужно самбо. Затем выхватил удостоверение, от вида которого толпа мгновенно увяла. А Петя, с налитыми кровью глазами, ввалился спиной в водочный штабель.

— Да я… за Витяню! — Заорал Петя, словно компенсируя молчаливость капитана, сделал попытку подняться, уцепился за выступающий ящик. Неровно поставленный штабель зашатался, очередь отпрянула. Но Петя продолжал тянуть и тянуть, все стараясь как-то выровнять не то свое шаткое положение, не то штабель, не то, быть может, вообще весь миропорядок своей многострадальной отчизны. Часть штабеля качнулась и, как бы нехотя, давая всем желающим спастись, рухнула под отчаянный визг продавщицы. Никого, кажется, даже не ушибло. Но Петя Петров, когда его наконец-то извлекли из-под груды разбитых бутылок, был уже раз и навсегда ко всему безразличен. Продавщица продолжала выть в голос, колотя Синельского по груди здоровенными кулаками, Синельский отбивался от нее удостоверением, очередь немотствовала до тех пор, пока приехавшая через четверть часа «скорая помощь» не подобрала Петю, чтобы закрыть ему лицо простыней и куда-то увезти. Потом Синельский в кабинете директора магазина разбирался с подоспевшей милицией, которая в полном ужасе стояла перед ним навытяжку. Рампаль быстренько слинял с места происшествия. Выпивки ему здесь, само собой, уже не досталось. Оборотень горестно отправился на вокзал, в ресторан, на что имел разрешение только в крайнем случае. Но случай, пожалуй, как раз и был крайним. Своими глазами Рампаль видел человека, вставшего на защиту дома Романовых. И память о таком человеке не должна была кануть в Лету. Весь этот трагический эпизод нужно было скорейшим образом довести до сведения командования.