В комнатах над бункером тем временем кипела работа. Углов почти до утра просидел перед экранами телевизоров, на которых в разных масштабах и ракурсах демонстрировалось все, происходящее в комнате Тони, самолично прохронометрировал события, а теперь как раз выкроил время дать разнос сектору телепортации. Ибо в течение полугода, с тех пор, как кубинцы дали знать, что американцы снова балуются телепортационной передачей шпионов, над Москвой неустанно вращался локатор телеперехвата — и все безрезультатно, ни один клочок живой или неживой материи не был отправлен в Москву решительно никем. Года два тому назад государственный секретарь США Стивен О'Рейли туманно заявил в интервью, что его страна может переместить кого захочет куда угодно. Немедленно с помощью болгарских друзей были получены компетентными органами советской науки схемы телепортационной камеры, которую — лишь немного видоизменив конструкцию, предложенную некогда пионером русской науки Геннадием Ивановичем Ореховым-Борисовым, и, как известно, привидевшуюся ему в страшном сне — построил для американцев югославский эмигрант, в прошлом платный агент гитлеровцев Абрамовитц. Со всей возможной тщательностью следуя схемам, восстановив, конечно, утраченную часть достоинств ореховского прототипа, телепортационную камеру смонтировали в просторном помещении бывших Госкрымшампанподвалов, которые разрастающееся вниз, вверх и вширь министерство только что прибрало к рукам. Камера была построена, но отчего-то не действовала, хотя отправленные через нее две собаки и лаборант-доброволец делись куда-то бесследно… Вероятно, какие-то мелкие детали конструкции остались неизвестны болгарским друзьям. Кроме того, чудовищные затраты энергии при включении камеры и отсутствие самомалейших результатов вызвали недовольство начальства; конструкцию отключили, разрешив использовать как подсобное помещение, — взамен же поручили группе молодых парафизиков сварганить аппарат для перехвата телепортируемых объектов, — все в тех же подвалах. И такой прибор был построен, но испытать его оказалось совершенно невозможно, американцы ничего не пересылали, и было неясно, работает он вообще или нет.
Когда вчера, в 15.52 вой сирены предупредил — лишь за восемь минут сообщая, хотя, по идее, реле должно было бы сработать на четверть часа раньше, — о наращивании волнового пучка в направлении Москвы, вся подремывавшая, как обычно, смена парафизиков, дежуривших у камеры, бросилась к жерлу выброса. Какова же была злость и обида и у них, и у быстро явившегося начальства, — то бишь Углова, поскольку парафизики вместе с еще десятком лабораторий числились лишь придатком к угловской лаборатории экспериментальной психологии, — когда вместо американского разведчика или, предположим, даже оно и вероятнее, разведчицы — к их ногам упал лишь непомерно перегретый, слегка дымящийся мужской носок: красный в клеточку, притом советского производства. Выяснилось, что все предохранители в перехватчике полетели, а батареи сели и на отладку для нового перехвата уйдут добрые сутки. Углов уже собирался от ярости не то начать охаживать виновных неразлучным своим вальком, не то под конвоем отправить саботажников в бывшие подвалы Госрыбокоптилен, где уж разберутся во всем, в чем мы не разобрались. Но резкий окрик, которого полковник боялся более всего на свете, остановил его. Неведомо откуда, словно телепортированный из родного Кировакана, возник возле самого шпионского носка бессменный заместитель Углова, полковник Аракелян. Намеренно равный по чину заместитель был кошмаром жизни Углова, хотя встречались они очень редко, только вот как сегодня, в минуты, в которые ставился под угрозу (страшно подумать!) весь квартальный план работы. Аракелян состоял при Углове как представитель вышестоящей организации, он был личным уполномоченным начальства, да такого высокого, что лучше на него и головы не поднимать, фуражка свалится.
— Готовность номер два для лабораторий четыре, шесть, с восьмой по одиннадцатую включительно. Руководитель группы эс-бе — ко мне с Володей лично. Полковник Углов — место за пультом синхронизации, я дублирую. Дежурный по городскому сектору — на выход через тридцать минут, полная готовность, алкогольная форма четыре! Лаборатория два — немедленно приступить к ремонту оборудования!
При всем страхе и ненависти, которые Углов испытывал к Аракеляну, полковник почувствовал восхищение. Ибо все-таки перехват удался, в руках контрразведки оказалась достаточно пахучая вещь, по которой отряды служебно-бродячих собак (сокращенно эс-бе), проинструктированные знаменитым их вожаком Володей, в два счета разыщут шпиона и через полчаса на пятках у него уже будет висеть дежурный по городу, один из четырех посменных на случай частичного или полного ускользания объекта. Сидя в необъятном кресле синхрон-пульта, в двух шагах от бункера Муртазова, — ведь помощь татарина могла потребоваться в любой миг, — Углов боковым зрением увидел, как пулей влетели и стали по стойке «смирно» перед Аракеляном руководитель группы эс-бе Арабаджев и громадный седовато-рыжий пес с мордой лайки и телом овчарки. Аракелян быстро сунул им носок, а сам тем временем что-то с невероятной скоростью затараторил в нижний микрофон, информируя начальство, прямое и косвенное. Потом приложил к уху наушник, послушал с минутку и бросил Углову, не глядя:
— Фиксируйте: кодовое название проводимой операции — «Союз — Аполлон».
Дальнейшие обстоятельства истекшего вечера и ночи слились в сознании Углова в сплошную линию, верней в пунктир, состоящий из окриков Аракеляна, рвущийся из селектора лай, внезапно вызвавший у заместителя приступ восторга и длинное «Ва-а-ай», из кадров уличной телекамеры, наконец-то показавшей на экранах синхрон-пульта представительного красавца, получившего от ворот поворот в Доме литераторов и медленно идущего по улице Герцена в направлении Садового кольца. Вот ведь история — не пустили. Не забыть, чтобы этому типу на дверях благодарность или выговор влепили, смотря по результатам дела. Вслед за этим появилась и знакомая, уже в четвертой алкогольной форме, фигура Миши Синельского, а потом еще кадры, еще крики, коммунальное помещение лейтенанта Барыковой-Штан, где операция «Союз — Аполлон» должна была дойти до первой кульминации-стыковки, — отсюда, что ли, начальство для операции название взяло? Привычно вел Углов синхрон-протокол, жуя какой-то принесенный ему ужин, зафиксировал момент засыпания американского объекта, через контрольные полчаса дызнул по лбу незаменимого Муртазова трижды, а после этого событий уже почти не было: в состоящей под наблюдением комнате все спали. Углов расписался под синхрон-протоколом и перебросил его на пульт к Аракеляну — считалось, что для ознакомления, на самом деле — для конечного суммирования рабочих выводов, каковую работу Углову, конечно же, никто бы никогда не доверил.
Так вот и прошла вся эта ночь. Ранним же утром, когда Зия кончал завтракать, а Углов для отвода души мылил шеи сотрудничкам телепортационного отдела — все наладили к утру, а что толку? — Игорь Мовсесович Аракелян окончательно подбивал бабки по синхрон-протоколу. Почти каждую строку Углова он сопровождал своей припиской.
«…22.14. Тов. лейт. Барыкова-Штан заводит пластинку Софии Ротару. Второй брудершафт, прод. 3 мин. 14 сек. Сексуальные эмоции объекта выражаются во все более крупной мере». — Последние два слова Аракелян подчеркнул красным и приписал: «РУССКОГО ЯЗЫКА! Невнятица в протоколе недопустима!»