— Мэгги, — сказал Джошуа. — Ты не больна.
— Это как посмотреть, — ответила она. — Если можешь возложить на меня руки, то больна.
Джошуа улыбнулся и покраснел.
— Я скучал по тебе.
— Я тоже. — Мэгги поцеловала его в губы.
Она прижимала его к себе так долго, что я поежился, а остальные ученики принялись топтаться, откашливаться и вполголоса бормотать: «Сняли бы себе комнату, что ли».
Потом Мэгги встала и помогла подняться Джошу.
— Заходите, парни, — сказала она. — С собаками нельзя, — повернулась она к Варфу.
Громила киник пожал плечами и уселся прямо посреди улицы вместе со своими собачьими апостолами.
Я вертел головой, пытаясь определить, куда увели наших верблюдов.
— Они загонят их в какую-нибудь стену на полной скорости, а кормить и поить совершенно точно не будут.
— Кто? — спросила Мэгги.
— Эти юные парковщики верблюдов.
— Шмяк, это свадьба моего младшего брата. Он даже вино не мог себе позволить. Никаких парковщи-ков он не нанимал.
Варфоломей встал и созвал свои войска.
— Я их найду, — сказал он и отвалил.
Внутри был пир горой: говядина и баранина, всякие фрукты и овощи, тертые бобы и орехи, сыр и свежевыжатое оливковое масло с хлебом. Там пели и танцевали, и если б не кучка стариков в углу, на вид — весьма раздраженных, нипочем не догадаешься, что на свадьбе нет вина. Народ наш танцует толпами, шеренгами и хороводами — не парами. Есть мужские танцы и женские танцы. Крайне мало таких, где участвуют и мужчины, и женщины, а потому люди таращились на Мэгги и Джошуа, когда те танцевали. Эти двое определенно танцевали вместе.
Я отошел в угол, где обнаружил Марфу, сестру Мэгги, — она смотрела на танцующих и жевала хлеб с овечьим сыром. Ей было двадцать пять. Пониже ростом и покрепче Мэгги, но те же золотисто-каштановые волосы, те же синие глаза. Только смеялась реже. Муж развелся с ней за «невзрачность в особо тяжкой форме», и теперь Марфа жила в Вифании со старшим братом Симоном. Я познакомился с нею, когда мы еще были детьми, — она таскала мои записки Мэгги. Теперь Марфа предложила мне откусить от своего хлеба с сыром, и я согласился.
— Ее побьют камнями, — произнесла она горько и слегка ревниво, как полагается младшей сестре. — Иаакан — член Синедриона.
— Все такое же быдло?
— Еще хуже. Он теперь — быдло у власти. Прикажет побить ее камнями лишь потому, что может это сделать.
— За один танец? Даже фарисеи не…
— Если кто-то заметил, как она целовала Джошуа…
— Ну а ты сама как? — спросил я, резко меняя тему.
— Я теперь живу с Симоном.
— Я слышал.
— Он прокаженный.
— Ой, вон мать Джошуа. Надо поздороваться.
— На этой свадьбе нет вина, — сообщила Мария.
— Я знаю. Странно, правда?
Иаков стоял рядом и хмурился, пока мы обнимались с его матерью.
— Джошуа тоже здесь? — Да.
— О, хорошо. А то я боялась, что вас арестуют вместе с Иоанном.
— Прошу прощения? — Отступив на шаг, я вопросительно уставился на Иакова. Все-таки более подходящий гонец для плохих известий.
— Ты разве не слыхал? Ирод бросил Иоанна в тюрьму за то, что тот подстрекает народ к бунту. Таков предлог, по крайней мере. На самом деле рот Иоанну хочет заткнуть Иродова жена. Ей надоело слушать, как последователи Иоанна называют ее блядью.
Я потрепал Марию по плечу:
— Пойду скажу Джошу, что ты здесь.
Джошуа в дальнем углу двора играл с детишками. Маленькая девочка принесла на свадьбу ручного кролика, и Джош теперь держал его на коленях и гладил уши.
— Шмяк, иди потрогай, какой мяконький.
— Джошуа, Иоанна арестовали.
Джош медленно отдал девочке крольчонка и встал.
— Когда?
— Точно не знаю. Наверное, вскоре после нашего ухода.
— Нельзя нам было его бросать. Я ведь ему даже не сказал, что мы уходим.
— Это бы все равно случилось, Джош. Я его предупреждал: не прикалывайся к Ироду, — а он не слушал. Что тут сделаешь?
— Я — Сын Божий, что-нибудь и сделал бы.
— Ага. Например, сел вместе с ним в тюрьму. Твоя мать пришла. Иди поговори с ней. Это она мне про Иоанна сказала.
Джошуа обнял Марию, и она произнесла: — Ты должен что-то сделать. Это невыносимо. Свадьба — и без вина.
Иаков похлопал брата по плечу:
— Вы разве не принесли с собой вина с богатых виноградников Иерихона?
(Не нравилось мне, что Иаков пользуется сарказмом против Джошуа. Я всегда считал, что мое изобретение должно применяться для правого дела или, по крайней мере, против людей, которые мне не по нутру.)
Джошуа мягко отстранился от матери.
— Будет тебе вино.
И ушел на ту половину дома, где в огромных каменных водоносах хранилась питьевая вода. Через несколько минут он вернулся с ковшом вина и чашками на всех. По всей компании прокатился вопль, и общий уровень веселья подпрыгнул на одну отметку. Наполнялись ковши и чаши, выпивались и наполнялись снова, а те, кто располагался к кувшинам с вином поближе, начали провозглашать, что свершилось чудо: Джошуа из Назарета превратил воду в вино. Я пошел искать Джоша, но он куда-то запропастился. Вино — не вина: всю жизнь Джошуа прожил безгрешно, с виной у него не очень получалось, и теперь он удалился, видать, успокаивать свою совесть.
Через несколько часов коварных уловок мне удалось наконец выманить Мэгги в заднюю калитку.
— Мэгги, пойдем с нами. Ты разговаривала с Джошуа. Ты видела вино. Он — это Он.
— Я всегда знала, что он — это он, но с вами я пойти не могу. Я замужняя женщина.
— Я думал, ты хочешь стать рыбаком.
— А я думала, ты станешь деревенским дурачком. — Я просто деревню себе еще не нашел. Слушай, заставь Иаакана развестись.
— За все, отчего он может со мной развестись, он может меня и убить. Я видела, как он выносит людям приговоры, Шмяк. Я видела, как он ведет толпы побивать кого-то камнями. Я его боюсь.
— На Востоке я научился готовить яды. — Я поднял брови и ухмыльнулся. — Годится?
— Я не стану травить своего мужа.
Я вздохнул — весьма раздраженно, как научился у мамочки.
— Так брось его и пойдем с нами. Подальше от Иерусалима — туда, где у него руки коротки. Ему придется с тобой развестись, чтобы сохранить хорошую мину.
— А зачем мне идти, Шмяк? Следовать за человеком, который меня не хочет и не возьмет, если б даже захотел?