— Это вряд ли, Чарли. Вообще-то я думаю, нам лучше расстаться. Раз уж в «Великой большой книге» все правда, а у меня нет причин ей не доверять, нам не следовало даже разговаривать.
— Но у вас другая версия книги.
— Думаете, это случайно? — На секунду глаза Верна за огромными стеклами очков стали совершенно безумными.
— Тогда ладно, — сказал Чарли.
— Но пишите мне по электронке, хорошо? От этого вреда быть не должно.
Берн пристально поглядел в свою кофейную кружку, будто раздумывал — будто напугал себя до полусмерти, всего лишь рассказав про тень с гор. Наконец поднял голову и улыбнулся:
— Знаете… а давайте. Советы не помешают, а если начнется какая-нибудь жуть, перестанем.
— Договорились, — сказал Чарли.
Он отвез Верна обратно к его машине, которую тот оставил за квартал от дома Лоис Ашер, и они попрощались.
Джейн встретила Чарли в дверях.
— Ты где был? Мне нужна машина, съездить ей за нитью.
— Я привез пончиков, — ответил Чарли, протягивая коробку — может, чересчур уж слишком гордо.
— Ну так это же не одно и то же, а?
— Что и нитки?
— Зубная нить. Ты подумай, а? Чарли, если я на смертном одре еще стану чистить зубы нитью, тебе позволяется меня этой нитью удушить. Нет, я напишу тебе особое распоряжение, чтобы ты меня удушил.
— Ладно, — сказал Чарли.
— А помимо этого она как?
Джейн покопалась в сумочке, отыскала сигареты и теперь нашаривала зажигалку.
— Как будто пародонтоз сейчас опаснее всего. Черт бы их побрал! Они забрали у меня в аэропорту зажигалку?
— Ты по-прежнему не куришь, Джейн, — сказал Чарли.
Она подняла голову:
— К чему ты это сказал?
— Ни к чему. — Он отдал ей ключ от прокатной машины.
— Можешь захватить мне зубную пасту?
Джейн перестала искать зажигалку и метнула пачку сигарет обратно в сумочку.
— Да что за мания у этой семьи с дентальной гигиеной?
— Я свою забыл.
— Ладно. — Джейн подцепила ключ так, чтобы можно было сразу вставить в зажигание, и пихнула сумочку под мышку, словно футбольный мяч.
Затем нахохлилась и опустила со лба зеркальные очки — из-за них вкупе с ежиком платиновых волос и строгим черным костюмом Чарли она немного походила на киборга-убийцу из будущего, который готов к броску в ядовитую атмосферу планеты Дюран-Дюран.
[48]
— Там по-прежнему блядская жара, да?
Чарли кивнул и вновь протянул коробку с пончиками.
— Глазированные пострадали.
— Ах да. — Джейн снова подняла очки.
— Звонила Кассандра. После твоего звонка утром она заметила твой ежедневник на тумбочке. Вообще-то она сказала, что к тумбочке ее притащили Элвин и Мохаммед и чуть ли не сунули его ей в руку. Спрашивала, не нужна ли тебе эта книжка.
— А Софи как — нормально?
— Нет, ее похитили инопланетяне, просто мне хотелось, чтобы ты сначала переварил информацию о том, что забыл ежедневник.
— Знаешь, маме вот именно поэтому за тебя стыдно, — ответил Чарли.
Джейн рассмеялась:
— Знаешь что? Уже нет.
— Не стыдно?
— С сегодняшнего утра. Она сказала, что всегда знала, кто я, что я, и всегда меня любила такой, какая я есть.
— Ты ей двинула? В постели нашей мамы самозванка.
— Заткнись, это было мило. Важно.
— Наверное, она так говорит просто потому, что умирает.
— Она, правда, сказала, что ей не нравится, когда я все время ношу мужские костюмы.
— В этом она не одинока, — сказал Чарли.
Джейн снова приняла наступательную стойку.
— Я на задании по добыче зубной нити. Позвони Кассандре.
— Уже.
— И Бадди нужен пончик. — Джейн распахнула дверь и метнула себя в жар, вопя, как берсеркер в атаке.
Чарли закрыл за ней сразу, чтобы не выпускать кондиционированный воздух, и в окно проводил сестру глазами: она неслась, будто по эпицентру ядерного взрыва, — и будто сама при этом горела. Затем перевел взгляд дальше. Из пустыни вдалеке вздымалась красная столовая гора. По ней, оказывается, шла глубокая расселина, которой Чарли раньше не замечал. Он присмотрелся — никакая то была не расселина, а длинная острая тень.
Чарли выскочил во двор и проверил, где солнце затем — положение тени. Она лежала не на той стороне горы. Тут не может быть никаких теней — сюда падает свет. Чарли прикрыл глаза козырьком ладони и смотрел на тень, пока у него не вскипели мозги. Она двигалась — медленно, однако ползла. Тени так не ползают. Ползла она расчетливо, против солнца, к дому его матери.
— Ежедневник, — сказал себе Чарли.
— Ох, блядь.
18
Краше таких мамаш в гроб не кладут
В свой последний день Лоис Ашер оживилась. Три недели не могла выйти даже к завтраку, посидеть в гостиной перед телевизором, а тут встала и потанцевала с Бадди под старую песню «Чернильных клякс».
[49]
Была весела и игрива, поддразнивала детей, обнимала, съела мягкое шоколадно-зефирное мороженое, затем почистила зубы — нитью в том числе. Надела к ужину все свое любимое серебро, а не найдя ожерелья с цветами кабачка, просто пожала плечами — дескать, пустяк, куда-то засунула. Бывает.
Чарли знал, что происходит, потому что видел такое и раньше, а Бадди и Джейн знали, потому что им объяснила Ангелика:
— Такое сплошь и рядом. Я видела, как люди выходили из комы и пели песни, и могу сказать вам только одно — радуйтесь.
Когда видят, как в глаза, которые были пустыми много месяцев, возвращается свет, начинают питать какие-то надежды. Это не значит, что человек идет на поправку — это возможность попрощаться. Это дар.
Кроме того, Чарли во всех своих наблюдениях убедился, что никому не повредит принять успокоительного, поэтому они с Джейн накатили чего-то антистрессового — это назначал психотерапевт Джейн, — а Бадди запил скотчем таблетку морфия замедленного действия. Лекарства и прощение дарят в предсмертные минуты какую-то радость, будто возвращаешься в детство: в будущем уже ничто не важно, ничего не надо приспосабливать к жизни, не надо преподавать уроков, ковать уместные и практичные воспоминания, — из этих минут можно высечь радость, как из кремня. И сохранить эту радость в сердце. Ближе к матери и сестре Чарли никогда не был — и, делясь всем этим с Бадди, они стали семьей.