– Вперед! – скомандовала Харриет, укутываясь в роскошный палантин из горностая. И обе женщины, не произнеся более ни слова, вышли из спальни.
В театре давали фарс. Обычный набор абсурдных ситуаций с несколькими идиотскими, но обязательными в представлениях такого рода постельными сценами. Но актеры играли хорошо, режиссура была на уровне, а потому Мона невольно увлеклась и наблюдала за развитием действия с неподдельным интересом. Харриет тоже все время весело смеялась, шутила, демонстрируя окружающим полную беззаботность. Ступает по тропе из роз, мысленно процитировала Мона чьи-то строки. Кортли, без ума от своей возлюбленной, был вне себя от счастья, что дама его сердца пребывает в столь приподнятом настроении. И только принц держался с некоторым отчуждением. Он откровенно скучал, спектакль, судя по его отрешенному лицу, оставлял его равнодушным, и он целиком ушел в себя. Пару раз, в моменты особо фривольных сцен, на грани приличия и даже уже за этой гранью, Мона перехватывала зловеще многозначительные взгляды, которые принц бросал на Харриет. И та, небрежно глядя на него через обнаженное плечо, отвечала ему не менее откровенными взглядами, от которых Мону передергивало. Страсть, бесстыдная, животная, неудержимая страсть плескалась в черных глазах принца, его зрачки сузились от возбуждения, потом вдруг снова расширились, словно он творил свой сеанс гипноза прямо по ходу спектакля.
И, кажется, Харриет была уже всецело во власти этого гипноза. По тому, как лихорадочно билась голубая жилка на ее виске, как она, закусив нижнюю губу, выставила вперед два белых зуба, как взволнованно вздымалась ее грудь, как дрожали тонкие пальцы, было видно, с каким трудом ей удается владеть собой. Но вот нервы ее сдали, и она стремительно поднялась с места, с такой силой оттолкнув кресло, что оно с глухим стуком упало на пол. Мона даже вздрогнула от неожиданности. Харриет поплотнее закуталась в меховую накидку, высоко подняв ворот. Ее мертвенно-бледное лицо выделялось в полумраке ложи своей неестественной белизной.
– Боже! Какая скука! – воскликнула она хриплым от возбуждения голосом, уже плохо контролируя себя. И это вполне обычное восклицание неожиданно показалось Моне в высшей степени непристойным, словно ее соседка вдруг стала раздеваться на публике.
Мона медленно поднялась следом. Кажется, развязка уже совсем близка, подумалось ей.
Кортли, который, наконец, тоже заподозрил неладное, взял Харриет за руку.
– Ты не заболела, дорогая?
Она отдернула от него руку, словно ее укусила змея.
– Что за глупости! – грубо ответила она ему по-французски, и виконт с видом побитого пса сконфуженно умолк. А Харриет вихрем метнулась мимо них в сопровождении принца, и в мгновение ока оба исчезли за дверью ложи.
– Ей определенно нездоровится, – задумчиво обронил виконт. Он скорее размышлял вслух, чем обращался к Моне.
– Наверно, она просто устала, – ободряюще улыбнулась ему Мона, пока он помогал ей облачаться в манто. Но напряжение, витавшее в ложе, не разрядилось. Напротив, все говорило о том, что буря приближается.
Они вышли в фойе и по коридору, устланному алой ковровой дорожкой, быстро направились к выходу. В холле было пусто. Лишь на дверях маялся от безделья одинокий швейцар, да неподалеку, уже на улице, отиралась девица легкого поведения, бросившая призывный взгляд на Кортли и моментально ретировавшаяся при виде Моны. Машины у подъезда не было. На вопрос швейцару тот коротко ответил:
– Уи! Мадам и месье только что отъехали.
Кортли быстро поймал такси и велел ехать на квартиру к Харриет. Они ехали молча. Изредка гнетущую тишину, заполнившую салон, нарушал резкий звук сигнального рожка, которым водитель прокладывал себе дорогу в потоке транспорта.
Ночной портье оторвался от созерцания какой-то желтой газетенки и недоуменно поднял на них полусонные глаза. Нет, мадам еще не возвращалась домой! Пару минут Кортли постоял в нерешительности, но вот лицо его посуровело, а руки непроизвольно сжались в кулаки.
– Улица Республики, дом номер сто двадцать три! И как можно быстрее! – приказал он водителю, когда они снова сели в такси, и машина помчалась вперед, не разбирая дороги. Мону озадачило, что виконт не предложил высадить ее возле отеля «Ритц», который был как раз по пути. Кортли с угрюмым видом забился в дальний угол такси, и она не рискнула его тревожить, решив, что виконту просто необходим хоть кто-то в такой непростой для него момент. И тут же подумала о том, какой хороший урок преподал ей виконт. Вот что такое настоящая любовь! Что бы там ни натворила Харриет, Кортли, безусловно, простит ее. Да, ему будет больно, душевные раны будут саднить, но его любовь к этой женщине, поистине необъятная, вечная, останется неизменной. Божественная природа всепрощения через любовь открылась Моне во всем ее величии и блеске.
«Господи! Сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До семи ли раз? – вспомнила она слова из Библии. – Иисус отвечает: не говорю тебе до семи, но до седмижды семидесяти раз». Да что там семьдесят семь? Кортли простит свою возлюбленную миллион раз, если того потребуют жизненные обстоятельства. А она сама? Разве не гордыня двигала ею все эти месяцы или тогда, когда она даже не удосужилась ответить Питеру на его письмо? Почему? Ведь ответное письмо могло бы идеально разрешить все. У нее была отличная возможность объясниться с мужем и попросить у него прощения. Но она вместо этого отказалась признать, что виновата, замкнулась в себе и нарочно пошла на разрыв с Питером. По всей вероятности, он уже более не сомневается, что ее затянувшееся молчание вызвано полным безразличием к нему и страстной любовью к Алеку. А теперь уже поздно что-то менять. После стольких месяцев молчания как она осмелится ему писать? Да и ему, вполне возможно, уже давным-давно ничего от нее не надо. У него ведь другая женщина. Таксист резко затормозил, прервав невеселые размышления Моны.
Портье подозрительно оглядел их.
– Месье не предупреждал, что ждет гостей! – сухо обронил он.
– Ага! Значит, этот негодяй дома, – обрадовался Кортли и полез в карман за чаевыми. Приятный хруст банкноты, и вот уже входная дверь широко распахнута перед ними. Просторный холл залит красноватым светом, льющимся откуда-то с потолка из причудливого светильника, висящего на серебряных цепях. В интерьере преобладают ориентальные мотивы. Да и сама атмосфера, душная, наполненная тяжелыми благовониями, сразу же наводит на мысли о Востоке. Не говоря ни слова, виконт уверенным движением распахнул массивную дверь и вошел в гостиную. Мона молча проследовала за ним. Повсюду низкие восточные диваны и множество оттоманок с разноцветными шелковыми подушками. И нигде ни души.
Внезапно раздвинулись тяжелые портьеры в дальнем углу комнаты, и перед ними предстал принц. Он был без фрака, уже успел сменить его на расшитый золотом парчовый халат. Несколько нелепое сочетание с накрахмаленной белой рубашкой.
– Какая приятная неожиданность! – ощерил он в угрожающем оскале свои белые зубы.
Кортли молча подошел к нему и, глядя прямо в глаза, медленно произнес: