Ученик философа - читать онлайн книгу. Автор: Айрис Мердок cтр.№ 69

— Не испытывайте мое терпение.

— Вы никогда не пытались убить свою жену, а римское стекло разбили спьяну, вы просто шут. А теперь уходите, пока я не начал вас жалеть.

Джордж перемещался по комнате. Он открыл дверцу гардероба, заглянул внутрь, потрогал висящий плащ Джона Роберта. Открыл дверь ванной комнаты и заглянул в исходящую паром яму ванны. Опять закрыл дверь. И сказал:

— Что с вами такое? Где ваша былая сила? Вы никого не любите, вы один. Может, у вас и женщины-то никогда не было. У вас была дочь, но кто ее отец? Вы ненавидели ее, а она — вас. Еще вопрос, кто кого должен жалеть. Вы беззубый вонючий старик. Уже всё, вы начинаете плохо соображать, с каждым днем мозги работают все хуже, а кроме них, у вас ничего нет. Вы исчерпали свою философию, вы мстительны, выжаты досуха, одиноки. Никто вас не любит, и вы никого не любите. Верно ведь?

— Прошу вас заткнуться и уйти.

— Неужели вам не интересно, что я о вас думаю?

— Для меня вы просто не существуете.

— А когда-то существовал. Когда же я перестал для вас существовать и почему? Расскажите, мне нужно знать.

— Это ложный вопрос. Вы должны достаточно помнить из философии, чтобы знать, что это такое. Спросите, почему этот вопрос был задан. Только себя спросите, а не меня.

— И вы мне ничего не посоветуете?

— Посоветую: бросьте пить.

— Слушайте, я знаю, что был груб с вами в Калифорнии и сегодня тоже, я знаю, что не был кем нужно… черт, я опять пресмыкаюсь… но вы меня изгнали достаточно надолго, наказали меня достаточно сильно, и давайте считать, что вопрос исчерпан.

— Эти эмоциональные слова описывают состояние вещей, которого просто не существует. Нас с вами ничто не связывает.

— Вы сказали, вы думаете, что я…

— Забудьте о том, что я сказал! Я о вас ничего не думаю. Тут нет никакой почвы для общения.

— Есть почва! Как вы можете это отрицать? Есть! Мы с вами люди! Вы учили меня философии, и я вас люблю.

— Слушайте, Джордж, вы хотите, чтобы я на вас разозлился и даже возненавидел, но я не могу. Прошу вас, примите это за доброе слово и уйдите.

— О, чтоб вас черт побрал, черт, черт, черт!

— Вон! — сказал Джон Роберт. И встал.

За громким шумом замурованной воды не слышно было робкого стука отца Бернарда. Он постучал дважды, а затем вошел. Он увидел конец битвы Джорджа с Розановым и тут же частично понял, что происходит.

— Вон, идите вон, — уже тише повторил Розанов.

Джордж, как и его двойник, был в черном макинтоше. Воротник был все еще поднят, с тех пор как Джордж вошел с улицы, из-под легкой мороси. Пучки нечесаных волос стояли дыбом, из-под макинтоша виднелись грязная, расстегнутая у ворота рубашка и грязная майка. Джордж стоял, сунув руки в карманы, устремив горящий взор на философа, который поднялся из-за стола, горбясь и испепеляя взглядом, словно хищная клювастая птица.

Сегодня утром, когда пришло письмо от Джона Роберта с приглашением в Палаты, отец Бернард мирно медитировал под музыку Скотта Джоплина [87] . Письмо было долгожданным, поскольку Розанов не давал о себе знать со дня прогулки и разговора на общинном лугу. Отца Бернарда обуяла жажда, навязчивая идея, он был одержим желанием снова быть с философом, в его присутствии, а еще — страхом, что он лишен нужных качеств и Розанов по итогам беседы нашел его неподходящим для роли избранного спутника. Отец Бернард думал, не написать ли Розанову, но, поскольку ему было велено ждать, пока его позовут, не осмелился. Он составил в уме несколько писем, в том числе полемического характера.

Сейчас, видя Джорджа, наголову разбитого, так явно отвергнутого, интуитивно понимая, к какой именно двойственной силе тот взывал, отец Бернард почувствовал, что сам в опасности. Но он понял и то, что это судьбоносный момент, нисхождение благодати, какое с ним иногда случалось совершенно внезапно, и ощутил духовный подъем. После недолгого колебания он подошел к Джорджу и поцеловал его в щеку. Это был странный поступок. Священник уже очень давно никого не целовал. Держать за руку — это другое.

Джордж явно растерялся, словно не знал, поцеловали его или влепили легкую пощечину. Он отступил. Взгляд его затуманился. Не поднимая глаз, Джордж обогнул священника и вышел, оставив дверь открытой. Отец Бернард закрыл за ним дверь.

Джон Роберт был раздосадован. Он досадовал на себя, на Джорджа, а теперь еще и на отца Бернарда. Он воспринял этот поцелуй как вызов себе, даже упрек, недвусмысленную атаку, намеренно фальшивую ноту. Этот инцидент наполнил его отвращением. Джон Роберт был зол и на себя самого за то, что в конце разговора, а может быть, завуалированно, и раньше, выказал свои чувства. Он воспринял некоторые выпады Джорджа совсем не так спокойно, как это могло показаться. Философ считал, что быть оскорбленным в своих чувствах человеку вроде него неприлично. Еще он был раздражен, потому что думал, что отец Бернард, стоявший, опустив очи долу, понимал его запутанные чувства.

Джон Роберт шумно сел, передвигая книги и бумаги, и жестом пригласил священника садиться. Священник положил две диванные подушки на шинцевое кресло и сел, теперь уже глядя на Джона Роберта — сверкающими карими глазами, в которых светилось невольное признание, что он все понял, и мольба о прощении.

Отец Бернард и в самом деле произнес:

— Простите.

— За что?

— Ну… за то, что помешал.

— Ничего страшного, — ответил Джон Роберт. Он как будто растерялся.

Отец Бернард, все еще под влиянием своего момента благодати, сказал:

— Вы бы могли очень помочь Джорджу. Чуть-чуть мягкости. Ваша власть очень велика.

— Вы мне указываете, что делать?

— Да.

— Я вас просил о нем не говорить.

— Простите, я бы не стал, если бы не…

— …впечатление, которое у вас сложилось только что.

— Совершенно верно.

— И что же это за впечатление?

Отец Бернард помолчал и сказал:

— Вам бы следовало быть к нему добрее. Просто, без слов. Это не отняло бы у вас много времени. Что угодно, любой добрый жест. Тогда Джордж стал бы кроток и, может быть, даже оставил бы вас в покое!

— Вы ничего не знаете.

Джон Роберт тут же рассердился на себя за такую банальность и притом совершеннейшую неправду. Ему надо было обдумать так много важных, насущных вещей, не имевших ничего общего с Джорджем. И вдруг священник его укоряет и велит заглянуть в свою душу по этому поводу — это уже слишком. На миг Джон Роберт так возненавидел гостя, что едва не велел ему убираться. Он пронзил отца Бернарда взглядом.