У доктора на глазах были слезы. Он вышел.
Том сел рядом с Антеей. Теперь он знал, что Уильям Исткот умер. Он обнял Антею, бормоча:
— Милая, милая, ну не плачь, я тебя так люблю…
Вернулся доктор и дал Антее стакан с беловатой жидкостью. Антея перестала рыдать, чуть отодвинулась от Тома и медленно выпила белую настойку. Доктор Роуч, держа руку на плече Тома, сказал:
— Хорошо, что ты узнал так скоро. Я позвонил по телефону — скоро все узнают, заработает телеграф джунглей. Какая достойная жизнь, вот что мы должны себе говорить, верно? Нам всем будет ужасно его не хватать. Но какая удивительная жизнь, какой чудесный человек, не просто утешитель, но живое свидетельство религиозной истины. Антея, милая, может, ты приляжешь наверху?
Антея подняла лицо, красное и опухшее от рыданий, и, приглаживая мокрые от слез пряди, сказала:
— Идите, идите к мисс Данбери. Я буду очень рада, если вы к ней пойдете. Теперь, раз Том пришел, со мной будет все в порядке.
— Какая ты молодец, что не забыла о мисс Данбери. Хорошо, я пойду. Том за тобой присмотрит. И я попросил Дороти прийти. — Он имел в виду миссис Робин Осмор, — Я еще вернусь сегодня вечером.
Когда доктор ушел, Антея сказала, запинаясь, словно ей нужно было что-то объяснить или за что-то извиниться:
— Понимаешь, я вернулась в Йорк в воскресенье и не знала, как он болен, то есть я знала, что он очень болен, но такого не ожидала, а потом позвонил доктор, и, слава богу, я успела… успела… попрощаться…
Слезы опять пересилили, и она припала к плечу Тома.
Вошла Дороти Осмор. Даже в такой момент она при виде Антеи не сдержала негодования и снова подумала, как ошибся Грег. Она была доброй женщиной, но все равно у нее мелькнула невольная мысль, что Антея теперь будет очень богата.
Дороти сказала Тому (которого ей неприятно было видеть рядом с Антеей):
— Ну хорошо, теперь я за ней присмотрю.
Том встал. Антея тоже встала и взяла его за лацканы плаща. Она сказала:
— Том, я никогда не забуду, что ты пришел сегодня вечером. О Том, я так хочу, чтобы все было хорошо. Я буду молиться, как он сказал, и ты тоже молись. Давай поскорее встретимся опять. Спокойной ночи.
Антея вернулась в Йорк, вся в мыслях о Джое Таннере, которого безответно любила. Она не ожидала, что дядя умрет. Она пропустила весь скандал, связанный со Слиппер-хаусом, и ничего о нем не знала. Большую часть понедельника она сочиняла письмо Джою Таннеру, в котором говорилось: она знает, что он ее никогда не полюбит, она с ним никогда больше не увидится. Во вторник она опустила письмо. В среду позвонил доктор. Теперь она знала, что все ее чувства к Джою, да и любые другие чувства, были ничто в сравнении с Уильямом Исткотом во всем масштабе его личности, сего добродетелью и с тайной его кончины. Антею поглотило огромное горе, от которого хотелось выть в голос; единственным утешением для нее была та самая ушедшая добродетель, которую она навсегда сохранит в своем сердце. Миссис Осмор, провожая Тома до двери, узнала плащ и шляпу Грегори. Оказавшись на темной улице, где зажглись желтые фонари, Том подумал: «Боже, ну почему я не пошел к Уильяму Исткоту раньше, почему не навестил его, не поговорил с ним, не попросил наставить меня на путь истинный? Даже если бы я просто рассказал ему всю эту историю, это помогло бы прояснить ее». Потом он подумал: «Я тоже никогда не забуду, что был с Антеей в этот вечер». Потом вспомнил про ужасную заваруху, в которую вляпался, и собственное несчастье. Он подумал: «Надо бы пойти к Хэтти, но это невозможно. Я чувствую себя таким безумным, злым, гадким, отверженным. Не пойду в Слиппер-хаус. Пойду к Диане. Спрошу ее про Джорджа, про ту ночь».
Примерно в то же время, когда Том рискнул выйти на улицу переодетым и добрался до Полумесяца, Джон Роберт наконец решился пойти в Слиппер-хаус.
Поздно вечером в среду он наконец, хоть ему и не хватало выражений, написал Джорджу невыдержанное письмо, желая сообщить, что больше никогда в жизни не желает ни видеть своего ученика, ни слышать о нем. В письме содержались дикие фразы, как, например, «Мне хотелось бы вас убить», а также ругательства типа «негодяй-фальшивка, совершающий злодеяния лишь в фантазиях, мерзкая слабая бессильная крыса, неспособная на зло, но изрыгающая мерзкую черную желчь своей мелкой злобы», «faux mauvais
[129]
, омерзительное дурновкусие ваших отвратительных мальчишеских выходок всего лишь выражает осознание вами факта вашей собственной посредственности» и т. п. Холодностью и невниманием отделаться от Джорджа не удалось. Несдержанное письмо должно было недвусмысленно продемонстрировать, что ситуация изменилась. Отправление письма должно было магическим образом помочь философу овладеть будущим. Завершив яростный акт экзорцизма, Джон Роберт ринулся к ближайшему почтовому ящику и опустил письмо. Ему необходимо было почувствовать, что он таким образом окончательно разделался с Джорджем и может про него забыть.
Надо сказать, что в четверг вечером Том и Розанов встретились на Полумесяце — Розанов направлялся в Слиппер-хаус, а Том к Диане, — но оба были так поглощены своими мыслями, что ни один не заметил другого.
Страх женщины перед мужчиной причинял Несте почти физическую боль. Несту хватил бы удар, если бы она услышала беседы Перл и Хэтти, состоявшиеся в понедельник, вторник, среду и четверг.
Сказать по правде, за эти дни, пока девушки-затворницы сидели дома, у них менялось настроение, и в соответствии с этим они успели построить и отвергнуть несколько теорий. Хэтти чаще оказывалась большей оптимисткой из них двоих. Это, в частности, объяснялось тем, что она лишь пробежала статью в «Эннистон Газетт» и гадливо отбросила ее, так что ужасные формулировки не запечатлелись в памяти дословно, а вот Перл досконально изучила статью. Когда Хэтти бросила газету, Перл тут же подобрала ее и уничтожила. Судя по тому, что Хэтти говорила потом, она не до конца поняла слова и намеки, содержавшиеся в статье, и это было к лучшему. Другая причина, по которой Хэтти волновалась значительно меньше, заключалась в том, что она знала Джона Роберта намного хуже, чем его знала Перл, и в моменты наивысшего оптимизма склонна была думать, что он просто посмеется над всей этой историей. Они ждали его появления с часу на час, но он все не шел, и они в конце концов решили, что он вообще про все это забыл. А может быть, он вообще не видел той статьи в «Газетт», но девушки согласились, что какой-нибудь злорадный «доброжелатель» наверняка постарался уведомить философа.
Хэтти непрестанно повторяла, что «все образуется», но при этом все время просила Перл не уходить и не оставлять ее одну в доме. У них был большой запас продуктов, так что Перл незачем было выходить. Они продолжали обсуждать случившееся, и Хэтти мало-помалу заразилась беспокойством Перл, хоть та и старалась изо всех сил не подавать виду. Потом Хэтти начала искать у Перл ободрения.