Ученик философа - читать онлайн книгу. Автор: Айрис Мердок cтр.№ 100

— Входите же, входите, прошу вас.

Она отступила к двери и открыла ее.

Тут из-за угла вышла Руби. Она встала, сама широкая, как дверь, и уставилась на философа.

— Простите, мне надо идти, — пробормотал Джон Роберт, слетел с крыльца и помчался по тропинке к дороге.

«Я пьян», — подумал он и направился домой, в Заячий переулок, быстро, как только мог.

Алекс сказала Руби:

— Обязательно надо было прийти и встать тут, как жаба. Где тебя вообще носит? У тебя дурной глаз. На, забери бутылки.

Она вышла в сад перед домом, трогая лежащий в кармане секатор. Две теплые слезы смешались с холодным дождем.

Назавтра опять отключили свет (электрики снова бастовали), и магазинные воришки радостно двинулись в Боукок. (Был уже вечер, но по четвергам Боукок работал до девяти.) Диана, которая в момент отключения света опять оказалась в магазине, поспешила наружу, боясь, что кто-нибудь обвинит ее в воровстве. После визита Джорджа ее сердце было все изодрано, покрыто рубцами, пульсировало смесью радости, страха и боли.

Валери Коссом и Неста Уиггинс в это время писали манифест движения за права женщин. Они крикнули на первый этаж, чтобы им дали свет, поскольку дневного света не хватало — был очередной желтоватый, затянутый тучами дождливый день. Доминик Уиггинс оставил работу, которую все равно теперь не мог продолжать, и принес девушкам свечи. Он обожал дочь и мечтал, чтобы она вышла замуж за славного юношу-католика и родила шестерых детей. Валери ему нравилась. Он задержался наверху, и вскоре все трое спустились вниз, вскипятили воду на примусе и заварили чай.

Отец Бернард был с мисс Данбери. У нее случился сердечный приступ, и доктор Бэрдетт, младший партнер доктора Роуча (и брат органиста церкви Святого Павла), который придерживался принципа полной откровенности, сказал ей, что еще одного приступа она может и не пережить. Мисс Данбери боялась. Отец Бернард делал все, что мог. Он торжественно помолился над ней: «Отче Всемогущий, у коего обитают души праведников, очищенных после избавления от земных уз, прими наши смиренные молитвы о душе сестры нашей, да прольется на нее свет лица Твоего. Омой ее, молим Тебя, кровью непорочного Агнца, закланного за грехи мира…» Когда молитва окончилась страстным выражением надежды на вечную жизнь и громким «аминь» из уст мисс Данбери, погас свет. Тут отец Бернард узнал нечто новое о своей прихожанке: она почти совсем оглохла и полагалась на чтение по губам, в котором достигла больших высот. Мисс Данбери стыдилась своей глухоты и держала ее в секрете, но теперь разоблачение было неизбежно. У нее где-то были свечи, но где? Мисс Данбери откопала электрический фонарик и направила луч в лицо священнику. Теперь можно было продолжать. Пока отец Бернард двигал подсвеченными губами, продолжая лгать больной, его постигло невероятно глубокое, пугающее чувство собственной никчемности. Ее страхи, торжественные серьезные слова, мимолетное видение конца беспокоили его, напоминая, что он тоже смертен.

— Бог есть, правда? Он ведь личность, правда? Некоторые говорят, что Он не личность.

— Конечно, Бог — личность, ведь мы — личности, это высший способ бытия, который нам известен, разве Бог может быть меньше чем личностью?

— А точно есть вечная жизнь, о которой мы молимся? Я правда буду жить, увижу своих близких?

— Мы не можем точно знать, как это будет, но это постулат нашей веры, мы должны ему незыблемо верить.

— Но я останусь собой? Я не хочу жить кем-то другим.

— Если бы личность прекращала существовать, вечная жизнь не имела бы никакого смысла. Господь не станет обманывать нас, подсовывая какую-то другую жизнь.

— Не знаю. Он может все.

— Кроме лжи.

— А я правда не отправлюсь в ад?

— Ну, тут вам точно нечего бояться. Я вообще думаю, что никто не попадет в ад.

— Даже Гитлер? Мне хотелось бы думать, что он в аду.

— Ну разве так можно, оставьте эти мстительные мысли!

— Вы за меня помолитесь?

— Конечно.

Дом 34 на Полумесяце внезапно погрузился в полутьму. Уильям Исткот сидел за столом и просматривал свое завещание. Оно было очень тщательно продумано — большая часть имущества отходила Антее, а остальное шло на благотворительность: дом собраний Друзей, Фонд помощи голодающим, Фонд по борьбе с раком, Международную амнистию, дом призрения Святого Олафа, центр для выходцев из Азии в Бэркстауне, Культурно-спортивный центр на Пустоши, Клуб мальчиков, ночлежку Армии спасения, Фонд национальных собраний произведений искусства (это для Розы, она любила живопись). А теперь, сидя в сгущающейся темноте, Уильям вдруг сильно, необъяснимо захотел отдать все Антее. Почему? Может, это последнее неосознанное желание хоть какого-то бессмертия? (Уильям не разделял надежд мисс Данбери.) Эта куча денег, дом на Полумесяце, дорогая земля под застройку за твидовой фабрикой. Теперь Уильям понимал, какое ощущение опоры, реальности давало ему богатство. И каким тонким, призрачным он начинает чувствовать себя теперь.

Чуть раньше Том Маккефри пробирался сквозь дождливый мерзкий вечер к Слиппер-хаусу, осторожно держа над головой зонтик, а в руке — пучок желтых тюльпанов. Он чувствовал, что необыкновенно смешон, и страшно злился на себя. Вчера он послал «мисс Хэрриет Мейнелл» открытку (с изображением ботанического сада), которая гласила:

Я буду в Белмонте завтра вечером и хотел бы ненадолго зайти — представиться Вам. Вы, наверное, знакомы с моей мачехой, и Ваш дедушка хотел бы, чтобы мы познакомились, поскольку Вы первый раз в Эннистоне. Я позвоню немного позже — узнать, удобно ли будет, если я зайду ближе к девяти. С наилучшими пожеланиями,

Том Маккефри

Он позвонил утром (трубку взяла Перл) и получил подтверждение, что визит в этот час действительно удобен. И вот он шел, чтобы покончить с этим делом (как сформулировал про себя). Он решил не приглашать Хэтти на Траванкор-авеню, во-первых, из-за Эммы, а во-вторых, ему пришла в голову ужасная мысль, что гостья застрянет надолго. Кроме того, чем ее развлекать? Гораздо естественнее будет притвориться, что он был в гостях в Белмонте, зайти в Слиппер-хаус «по дороге», для галочки, и доложить Розанову, что попытка оказалась неудачной. Тогда, в Купальнях, Эмма, увидев Хэтти, расхохотался, да и Тому одного взгляда хватило. Он увидел мокрого, жалкого красноносого крысенка, девчонку, вокруг которой даже при горячем желании нельзя было сплести романтическую фантазию.

В момент, когда погас свет, Том как раз вошел в сад через заднюю калитку, с Форумного проезда. Только что уличные фонари освещали юную зелень деревьев, светились окна Слиппер-хауса, а за ним — окна Белмонта. И вдруг все померкло, остался только тусклый дождливый сумрак неба. В этой внезапной полутьме Том положил раскрытый зонт на траву и попытался разглядеть очертания крыши Слиппер-хауса. Пока он щурился, напрягая зрение, ветер подхватил зонт, и тот легко поскакал по траве. Том уронил цветы и погнался за зонтиком, потом не нашел букет и наступил на него. Внезапно во тьме перед ним забрезжил свет. Том стоял и смотрел на тусклые мерцающие огоньки в тех окошках дома, которые девушки еще не закрыли ставнями. В окнах двигались тени с горящими свечами. Том немного подождал, глядя, как в темноте проявляются бледные прямоугольники окон, и, пока смотрел, припомнил свою старую фантазию — что его зачали в Слиппер-хаусе, в первую ночь Фионы и Алана. Потом подошел к дому и постучал.