Лучше не бывает - читать онлайн книгу. Автор: Айрис Мердок cтр.№ 71

— Нет, Кейзи помоет. Она сейчас пошла в огород посмотреть, нет ли артишоков к ужину. В этом году все быстро созревает. Я собираюсь отнести немного малины Вилли.

— Можно я с вами?

— Да, конечно.

Она не хочет, чтобы я шел с ней, подумал он. Что ж, я только дойду до коттеджа. Куда мне деваться?

Темный бархатный запах малины повис над кухонным столом. Мэри накрыла корзину белой салфеткой, они вышли через заднюю дверь и пошли по каменистой дорожке почти по границе травы. Было очень жарко. Большие оранжевые и мохнатые пчелы трудолюбиво шумели над цветками львиного зева. Стайка щеглов, искавшая семена у подножия кирпичной стены, вспорхнула, ища убежища в широких светлых листьях катальпы.

— Только посмотрите, сколько сорняков! Видно, садовник в отпуске. Нужно мне самой прополоть. Кейзи это ненавидит.

— Я прополю.

— Не говорите глупостей, Джон. Вы здесь на отдыхе. Кейт упадет в обморок, если увидит вас за прополкой. А вам не жарко в этой рубахе?

— Нет, мне нравятся потные ванны.

— Я бы хотела, чтобы вы поговорили с Пирсом.

— Вы имеете в виду?..

— Скажите ему, чтобы он прикусил язык. Он только раздражает Барбару и всех нас. Я знаю, это трудно, но он должен понять, как обстоит дело, и смириться. Я уговариваю его уехать и погостить немного у Пембер-Смитов. У них даже есть яхта!

— Если вы не можете уговорить, мне это вряд ли удастся.

— Я не авторитет для него, а вы — авторитет. Вы должны строго поговорить с ним. С тех пор как вы ударили его, он стал обожать вас! Я вам говорила, что так будет.

— Ладно, я попробую.

— Слава Богу. И хорошо бы с Полой вы тоже поговорили. Она чем-то ужасно потрясена, и она не хочет мне рассказать, в чем дело, хотя я настойчиво расспрашивала ее, а вам она расскажет. Она вас ужасно любит, и у нее вы тоже пользуетесь авторитетом, да и у всех нас. Попробуйте поговорить с ней серьезно, в чем же все-таки дело.

— Я ее очень люблю, — сказал Дьюкейн. — Думаю, что я…

— Хорошо. И не принимайте отказа. Вы великолепны, Джон. Я на вас абсолютно полагаюсь. Не знаю, что бы мы делали без вас.

О, Господи, — прошептал Дьюкейн.

Письмо Джессики произвело неожиданный эффект — оно по-новому сплотило Кейт и Октавиена, по-новому, по крайней мере, для Дьюкейна. Он никогда не ревновал ее физически к Октавиену, а сейчас начал. Он не сомневался, что она рассказала о его неверности и что они обсуждали это. Конечно, Октавиен отмолчался. Он расхаживал по дому, загадочно улыбаясь, и еще больше напоминал толстого золотого Будду. Кейт избегала оставаться с Дьюкейном наедине. У него было впечатление, что она запуталась в своих чувствах. Возможно, она бы обрадовалась его попытке, отчаянной попытке объяснить, объясниться, закутать паутиной слов и эмоций эту несчастную новость. Но Дьюкейн не мог ни решиться уехать в Лондон, ни поговорить с Кейт. Он чувствовал, что не должен объясняться с ней, но не понимал почему. Он знал, что его нежелание объясняться сейчас, как и неспособность объясниться сразу, делало эту историю с письмом более серьезной и мрачной, чем она была на самом деле.

Но ведь она действительно была угнетающей и серьезной? Он старался преуменьшить значение своей связи с Джессикой, тщательно обуздывая свои чувства, но в то же время позволяя Джессике жить в мире своих фантастических желаний. Легко теперь считать это неправильным. Почувствовав в письме Джессики сильное чувство собственницы, Кейт была близка к истине. И если у Кейт создалось впечатление, что он и Джессика все еще любовники, фактически любовники, это не было целиком неверным впечатлением.

Когда Мак-Грат позвонил Дьюкейну на работу, Дьюкейн, разумеется, послал его к черту. Их разговор длился сорок минут. Дьюкейн безнадежно пытался связаться с Джессикой. Он звонил ей десять раз, посылал записки и телеграмму с просьбой позвонить ему. Он даже забегал к ней три раза, но она не откликнулась на звонок. И это та самая Джессика, с неожиданной болью подумал он, которая постоянно сидела дома, ожидая его письма или звонка. Когда он отошел от ее двери, он испытал нечто, похожее на возрождение любви. После третьего телефонного звонка он не сомневался, что она стала первым адресатом Мак-Грата, что на нее первую обрушился этот злоумышленник, и он испугался — не покончила ли она с собой. Образ Джессики, простертой на постели, побелевшей, с окостеневшей рукой, свешивающейся с кровати, мерещился ему за закрытой дверью и преследовал его во сне. Однако, подумав, он решил, что этого произойти не могло. В ее любви всегда таилась крупица нетерпимости. Спасительный эгоизм мог заставить ее ненавидеть его теперь. Это была грустная мысль.

Но все его мысли о Джессике были какими-то бесцветными. Он лишь с огромным трудом мог ясно представить ее. Она как будто перестала быть человеком, а превратилась в какую-то болезнь, овладевавшую им. Совершенно по-иному Дьюкейн думал о Джуди Мак-Грат. Он помнил сцену в своей спальне с галлюцинаторной живостью, она присутствовала в его сознании всегда, постоянно парила над ним, как ослепительный ромб, символизирующий присутствие Троицы в глазах обезумевшего святого. Он жалел, что не переспал с ней. Это было бы честным поступком — судило что-то внутри него, но что-то другое в нем шептало, что это странное мнение — неверно. Только начни фальшивить, и все твои построения вмиг станут ложными. Только допусти это, допусти то, и сразу совокупление с Джуди покажется вполне нормальным действием. У зла — своя логика, и Дьюкейн чувствовал, что поддается ей. Но прекрасное распростершееся тело Джуди — ее абрикосовость, ее шелковистость, ее весомость — продолжали зачаровывать его с мучительной точностью.

И все это со мной происходит тогда, думал Дьюкейн, именно тогда, когда ум мой ослаблен и я совсем запутался, когда я призван быть судьей другому человеку. Он и о Биране думал постоянно, как будто призрачный Биран всегда был с ним, прозрачный и совсем близкий. Призрак не обвинял его, просто невесомо присутствовал, перемещаясь чуть влево или вправо, становясь порой чем-то вроде alter ego. [19] Дьюкейн не знал, как избавиться от Бирана. Мысль, что он должен наказать его, испортить его карьеру, навлечь на него отчаянье и бесчестие, была так ужасна, что Дьюкейн почти физическим движением отталкивал ее. Но альтернативы не было, и Дьюкейн знал это: он должен стать холодной судейской машиной, и это — единственное, что важно и несомненно. Исповедь Рэдичи невозможно скрыть. Она давала разгадку, ясную и очевидную, всей этой таинственной истории, которую Дьюкейн, наконец, нашел. В любом случае, и даже независимо от расследования, убийство нельзя скрывать, и простой обязанностью его было не скрывать его. Решив это для себя, Дьюкейн смог хладнокровно оценить опасность, которая угрожала бы ему в случае сокрытия. Дьюкейн не обязан заботиться о преступных секретах, а тем более разделять их с таким человеком, как Биран, который был ему несимпатичен и которому он не доверял. И, кроме того, он ощущал еще и призрачное присутствие Мак-Грата, он мог знать больше, чем Биран воображал. Дьюкейн знал, что если потом выплывет тот факт, что он утаил важный документ, то он погиб.