Лучше не бывает - читать онлайн книгу. Автор: Айрис Мердок cтр.№ 48

— Да, — сказал Дьюкейн, — Кейт и Октавиен — гедонисты, они не очень глубоко заняты собой, и потому люди вокруг них тоже счастливы.

Дьюкейн подумал, вот как раз минута, когда Вилли может рассказать что-нибудь о себе, если я буду настаивать. Я думаю, он хочет этого сам. Но я не буду. У меня слишком много своих бед. — Там все в порядке?

— И да, и нет. Я их мало вижу. Пола чем-то обеспокоена, она о чем-то умалчивает.

И не она одна, думал Дьюкейн мрачно. Он сказал:

— Печально слышать. Надо побольше с ней видеться.

Я на инстинктивном уровне уверен, что все, что людям нужно, — это моя помощь, подумал Дьюкейн с горечью.

— Да, повидайся с Полой, Джон. А бедняжка Барбара очень страдает из-за кота.

— Кот так и не вернулся?

— Нет.

— Думаю, вернется.

— Барби — такое милое дитя, но, конечно, безнадежно испорченное.

— Х-мм.

Дьюкейн чувствовал себя деморализованным, а так как это было непривычно, он был встревожен. Он был из тех людей, кто должен думать о себе хорошо. Сама энергия его жизни порождалась чистой совестью и живым сознательным альтруизмом. Как он имел случай заметить только что, он привык воображать себя сильным, самодостаточным, безупречным и довольно строгим человеком, для которого помощь другим была вполне естественной. Если у Полы неприятности, то, очевидно, она нуждалась в поддержке, сострадании Джона Дьюкейна. Думать таким образом стало для него просто рефлексом. Абстрактно Дьюкейн знал, что тот, кто считает себя идеальным, как правило, ошибается, но разрушение образа в его случае не подтвердило этой ветхой истины, а, скорее, внесло в его душу смятение и слабость. Я не могу никому помочь, думал он, не потому только что недостоин, но у меня просто нет сил, у меня и сейчас нет сил протянуть руку Вилли, я слишком изнервничался от всей этой путаницы и от чувства вины.

Он провел часть вчерашнего вечера с Джессикой и безучастно согласился «продолжать видеться с ней». Они горько и почти враждебно спорили о том, как часто они будут видеться. Дьюкейн настаивал на том, чтобы не чаще раза в две недели. Джессика не вопила, не плакала. Она остро, въедливо спорила. Она допрашивала Дьюкейна опять, есть ли у него любовница, а он снова отрицал это. Они смотрели друг на друга подозрительно и враждебно и резко расстались. Дьюкейн думал, но был слишком измучен, чтобы сформулировать, что если два человека так суровы друг к другу, так немилостивы, то им должно бы хватить ума и силы расстаться. Но потом, все еще размышляя о вечере, он почувствовал стыд из-за своего недоброго поведения, и он снова погрузился в слабость и неуверенность.

Он уже виделся и с Мак-Гратом снова и снова дал ему немного денег. Он сожалел, что был несколько суров с ним при первой встрече, ведь он мог бы сразу попытаться уговорить Мак-Грата продать еще больше информации о Рэдичи. Дьюкейн сухо отметил, что его прежние угрызения о подкупе Мак-Грата и о собственном унижении, казалось, исчезли, потому что теперь он находился с этим типом в коммерческих отношениях. Но Мак-Грат, как этого и желал Дьюкейн, до сих пор не был уверен, что Дьюкейн станет регулярно выплачивать деньги за то, чтобы он не посылал писем «двум молодым женщинам», а поэтому хитрил, намекал на какие-то еще обстоятельства, которые мог бы открыть, если бы его достойно вознаграждали, и назначал новое свидание. На самом деле Дьюкейн уже сомневался, что у Мак-Грата еще осталось что сообщить. Что касается писем, то Дьюкейн убедил себя, что это просто временная уловка и что у него нет иного выхода. Он должен, когда будет соответствующая возможность, рассказать Кейт и Джессике о существовании друг друга и подготовить их к этой неприятности. Они обе были разумные женщины, и все. Возможно, уладится. Пострадает только его достоинство, но лучше уж пусть оно страдает.

Так Дьюкейн думал большую часть времени. В другие моменты все это казалось ему настоящим кошмаром. Ему была невыносима мысль, что они подумают, что он — лгун и предатель. Его поведение по отношению к Джессике, и без того жалкое и лишенное доброты, покажется ей жалким притворством. Джессика наверняка решит, что Кейт — его любовница. Дьюкейн предпочел бы, чтобы его считали хладнокровным убийцей, чем хладнокровным обманщиком. Да, думал он, я и есть хладнокровный обманщик. Я не могу вынести не того факта, что я им являюсь, а того, что меня примут за такого! Что касается Кейт, он не мог предугадать ее реакции, в самые страшные минуты он даже предполагал, что будет навеки изгнан из Трескомба. В такие минуты мелькала мысль: уж лучше продолжать платить Мак-Грату за молчание. Но Дьюкейн знал, что это путь в ад, и сам факт, что он размышляет над этим, показывает всю его развращенность.

И еще он возвращался мысленно к Бирану. Он все более напряженно думал о нем, но это размышление приводило к еще большей неясности. Особого рода религиозный темперамент Дьюкейна требовал энергии, порожденной добродетелью, добро казалось ему точкой, горящей далеко на горизонте. Похожий, хотя и не такой чистый инстинкт, заставлял его ощущать зло в своей жизни как постоянно систематически отвергаемую основу ее, как некий заговор. Возможно, это было архаическим остатком убеждений его предков, сильно и буквально веровавших в дьявола. То есть сейчас он чувствовал, что запутанность в отношениях с двумя женщинами, шантаж Мак-Грата, смерть Рэдичи, за которую он странным образом начинал себя чувствовать ответственным, а также загадочная, но очевидно порочная деятельность Бирана — все это связалось воедино. Более того, ключ ко всему был именно в Биране.

Дьюкейн стал видеть во снах Бирана, и сны эти были причудливы. Во снах Дьюкейн всегда преследовал его. Он с волнением и пылом разыскивал Бирана в пустых садах и на разбомбленных улицах Лондона. Знакомые места трансформировались в призрачный кошмар из-за его желания поймать Бирана. Дьюкейн, не привыкший принимать сновидения всерьез, даже и не пытался истолковать их. И его дневное сознание тоже было одержимо этим человеком, и он мог теперь заметить, как эта одержимость возобладала над прежними раздражениями и предубеждениями. Расследование было важным, и Дьюкейн даже не помышлял о неудаче. Но то, что Дьюкейн теперь ощущал как включенность Бирана в свою жизнь, было гораздо важнее. Существует любовь охотника к жертве. Но был ли Биран именно жертвой? Не был ли он сосредоточением силы, демоном?

Эти странные идеи будоражили разбалансированный разум Дьюкейна не как, собственно, мысли, а как давление или атмосфера. Его открытие, что Биран лгал о Рэдичи, послужило началом развертывания процесса, который развивался уже по своим химическим законам. Пока Биран был просто знакомым, много лет назад позволявшим грубо насмехаться над Дьюкейном, Дьюкейн чувствовал только небольшую антипатию к этому человеку, которого он мог осудить, но не желал ему ничего особенно плохого. Но как только Дьюкейн оказался облеченным властью над Бираном и узнал о нем дискредитирующие вещи, его интерес сразу потерял и силу и накал. Уничижительный смех много лет тому назад потерял свою силу и больше не ранил. Биран, став грешником и будучи загнанным в ловушку, перестал быть угрозой. Как бы то ни было, факт остается фактом — Биран все больше беспокоил его. Убил ли Биран Рэдичи? Такая возможность оставалась, и, размышляя над ней, Дьюкейн чувствовал возрастающее беспокойство. Он все откладывал встречу с ним в надежде собрать больше сведений, но источники информации высохли. Дьюкейн не хотел, чтобы его собственная психология возобладала над ним. Но после серьезного размышления он, наконец, решился: я должен увидеться с ним. Я буду блефовать, это рискованно, но я должен увидеться с ним. И этот вывод наполнил его тревогой и странной, глубокой и порочной радостью. Я увижусь с ним завтра, думал Дьюкейн, слушая, как Вилли рассказывает о жизни обитателей Трескомба.