Лучше не бывает - читать онлайн книгу. Автор: Айрис Мердок cтр.№ 13

— Есть такие вещи, которым я завидую, — сказал Дьюкейн. — Возможно, я хотел бы быть поэтом.

— Сомневаюсь, что ты когда-нибудь этого хотел, — сказал Вилли. Он откинулся в кресле и закрыл глаза. Видимо, сегодня он был не в духе.

— Жить стихами, что может быть лучше, — сказал Дьюкейн. — Увы, я пробавляюсь совсем другим. Он прочел наугад строки из открытой книги.

Quare, dum licet, inter nos laetemut amantes:

Non satis est ullo tempore longus amor. [4]

При этих словах Проперция он ясно увидел Кейт, будто она стояла перед ним сейчас, особенно при слове amor, которое звучало гораздо сильнее мелодичного итальянского amore. Он увидел шелковистую мягкость ее плеч, которыми он так часто любовался по вечерам. Он никогда не ласкал ее обнаженные плечи. Amor.

— Слова, слова, слова, — сказал Вилли. — И у Проперция были свои клише. В подобных этим строках он говорит как во сне. Люди часто, впрочем, говорят, будто во сне, даже великие поэты, — добавил он. — Единственная amor, в которой я что-то понимаю это — amor fati. [5]

— Это, по-моему, проявление чистейшей порочности ума.

— Ты так полагаешь?

— Порочно ли любить судьбу? Да. То, что случается, зачастую не должно было бы случаться. Как же можно любить это?

— Конечно, судьбу нельзя мыслить как нечто, имеющее цель, — сказал Вилли, ее нужно мыслить как механическое начало.

— Но она совсем не механистична! — сказал Дьюкейн. — Мы не механизмы.

— Нет ничего более механического, чем мы. Бот почему нас можно простить.

— Кто сказал, что мы можем быть прощены? Во всяком случае, любовь к судьбе не имеет к этому отношения.

— Это, конечно, трудно. Даже невозможно. Можно ли от нас требовать невозможного? Не понимаю, почему бы и нет.

— Подчиниться року, но не любить его. Чтобы его любить, нужно быть пьяным.

— А пьяным быть не нужно?

— Конечно, нет.

— Предположим, опьянение — единственный способ продолжить существование?

— О прекрати, Вилли! — сказал Дьюкейн.

Подобные речи Вилли порой путали его. Он никогда не был уверен, говорит ли Вилли то, что думает или имеет в виду прямо противоположное тому, что говорит. Он чувствовал, что его используют, что Вилли использует его как твердую нейтральную поверхность, о которую давит, как насекомых, мысли, терзающие его. Подобно сбитому с толку свидетелю на суде, он боялся, что его подводят к тому, чтобы высказать некое разрушительное, фатальное признание. Он чувствовал себя одновременно и беспомощным и ответственным. Он сказал: «Есть и другие способы, чтобы продолжать существование».

— Даже без Бога!

— Да.

— Я не понимаю — зачем? — сказал Вилли.

Дьюкейн чувствовал, что между ними разверзается бездна, разделяющая умственно здоровых от умственных калек.

— Но ты ведь работаешь? — сказал Дьюкейн. Он понимал, что опять впадает в покровительственный тон. Он боялся непонятной направленности мыслей Вилли и опасался, что в такие моменты Вилли хочет, чтобы он неразумно произнес последний приговор отчаяния.

— Нет!

— Ну, брось! — Дьюкейн знал, что Вилли ожидал этого визита. Он знал также, что этот визит делал Вилли еще более несчастным. Так уже случалось прежде. Действительно, так часто случалось, несмотря на выдумку, разделяемую всеми, в том числе и обоими протагонистами, что Дьюкейн необыкновенно «хорошо влияет» на Вилли.

Дьюкейн думал: если бы я не был скованным пуританином, я мог бы сейчас притронуться к нему, взять за руку, например.

— Што это сначит? — спросил Вилли, внимательно наблюдая за другом. Он выговорил этот вопрос очень старательно, комически подчеркивая свой иностранный акцент. Это был ритуальный вопрос.

Дьюкейн засмеялся. Какое-то течение унесло его далеко от Вилли, делая его еще более отдаленным и непонятным.

— О, я просто беспокоюсь о тебе.

— Не надо, Джон. Расскажи мне о своих делах. Расскажи мне о жизни в твоей знаменитой «конторе». Знаешь, я никогда не был в таких местах, где так много людей проводят свою жизнь. Расскажи мне о службе.

Перед мысленным взором Дьюкейна предстал призрак Рэдичи, как почти ощутимое присутствие. А вместе с ним явился тайно и забавный страх, который он чувствовал раньше. Он знал, что не должен рассказывать Вилли о Рэдичи. Самоубийство — заразно, это — одна из причин, почему его нельзя совершать. Он чувствовал, кроме того, что в этом есть зерно безумия, даже зла, которое не должно приближаться к хрупкой организации души Вилли, хрупкой настолько, что даже трудно себе представить, до какой степени.

Он сказал:

— На службе очень скучно. Тебе повезло, что ты вне этого.

Он сказал себе: «Нужно напомнить другим, чтобы они не упоминали о Рэдичи при Вилли». Он подумал: если Вилли совершит самоубийство, я себе этого не прощу. Я бы думал, что это — моя вина. Но он был беспомощен. Что он мог сделать? Разве что уговорить Вилли рассказать о прошлом.

Он неожиданно сказал:

— Ты хорошо спишь последнее время?

— Да. Прекрасно, но кукушка будит меня в полпятого.

— Не снятся плохие сны?

Они смотрели друг на друга: Вилли, по-прежнему развалясь в кресле, а Дьюкейн с чашкой чая в руках. Вилли улыбался медленной, довольно лукавой улыбкой, а потом стал тихонько насвистывать.

Послышался резкий стук в дверь, а потом она распахнулась, и ворвались близнецы, и сразу заговорили.

— Мы вам кое-что принесли, — кричал Эдвард.

— Вы никогда не угадаете — что! — кричала Генриетта.

Они подбежали к Вилли и положили ему на колени какой-то легкий мягкий округлый предмет.

— Что бы это могло быть? Как ты думаешь, Джон?

Дьюкейн наклонился, чтобы рассмотреть вытянутый шар глухого зеленого цвета, несколько дюймов длиной, который Вилли с любопытством трогал рукой.

— Я думаю, что-то вроде птичьего гнезда, — сказал он. Он почувствовал себя de trop, [6] помехой, лишним в сцене, разыгрываемой соучастниками, ритма которой он уловить не мог.

— Это гнездо долгохвостой синицы, — крикнул Эдвард.

— Они выкармливали в нем своих деток, — без умолку трещала Генриетта. — Мы следили, как они строили гнездо, и потом выкармливали птенцов, а теперь они улетели. Разве не прекрасное гнездо? Видите, снаружи оно из мха и лишайника, смотрите, как они сплетены воедино, а внутри все выложено пухом.