Книга и братство - читать онлайн книгу. Автор: Айрис Мердок cтр.№ 71

— Мы обходимся без украшений.

— Ну, я тоже не слишком этим увлекаюсь — просто вешаю несколько старых побрякушек. В «Пайке» мило и обстановка дружелюбная, как думаешь?

— Не люблю пабы.

— А стоит попробовать сходить. Не нужно привередничать.

— Я не привередничаю.

— Посмотри, какое небо стало красное, и такая тишина и покой, будто заколдованное царство. Мы одни, в Сибири! Заметила, что с тех нор, как мы вышли из дома, нам ни одной птицы не встретилось? Наверное, попрятались в кустах погуще, взъерошили перья. Не представляю, как они выживают в такой холод?

— С трудом, многие погибают.

Они шли по траве, длинные листья которой там и тут виднелись над снегом, как длинные зеленые ленты, спутанные и схваченные морозом.

Дженкин беспрестанно говорил, стараясь привлечь внимание Тамар, указывал то на следы животных, то на совершенную форму облетевшего дуба, то на маленький, покрытый красными ягодами куст остролиста в живой изгороди вдоль луга. Они подошли к реке и в молчании смотрели на замерзшие плети водорослей, торчавшие из толстой кромки льда у берегов. Посередине беззвучно и яростно неслась вода, стремительная, подпитанная предыдущим растаявшим снегом, черная, черная рядом со льдом и белыми берегами.

Тамар смотрела на воду, наклонив голову и теребя узел шарфа, потом надвинула шарф ниже на лоб.

Дженкин наблюдал за Тамар с самого их приезда в Боярс. Он, как и остальные, знал о ее неприятностях и сейчас остро чувствовал ее печаль, непроницаемую отчужденность и хотел бы «что-нибудь сделать» для нее. С самого ее раннего детства он знал ее, но никогда близко, никогда не был для нее «веселым дядей Дженкином» или кем-то, с кем она могла делиться секретами или открыть душу. У Дженкина, несмотря на все его учительские таланты, не получилось добиться той легкости, не теряя авторитета, в отношениях с ней, ни в детстве, ни когда она выросла, какие установились между ней и Джерардом.

Пока Дженкин гадал, какую бы тему затронуть, чтобы ее разговорить, Тамар неожиданно сказала:

— Как вы думаете, Джин вернется к Дункану?

Он ответил тут же:

— Вернется, обязательно. Не расстраивайся, все обойдется.

— В последнее время он получал какие-нибудь известия от нее?

— Ну… получил письмо от адвоката, но он написал ей, что любит ее и ждет, что она вернется, а с тех пор ничего, что могло бы служить добрым знаком. А с тем человеком у нее долго не продлится — так было раньше, так будет и сейчас. Она вернется!

Сам Дженкин отнюдь не был в этом уверен, но он стремился успокоить Тамар.

— Такая жалость, что у них нет детей, — сказала та, по-прежнему глядя на реку, — но, возможно, они и не хотели их, не все же хотят.

— Дункан точно хотел, очень. А вот Джин — сомневаюсь.

— Ой, посмотрите… там не мертвая кошка?

Яростная стремнина несла что-то бугристое и полосатое. Это была мертвая кошка.

— Нет-нет, это комок травы. Ладно, давай возвращаться. О, кажется, снова пошел снег.

Лили закончила шнуровать ботинки, но сидела, как парализованная, глядя на кружащих в отдалении Роуз и Джерарда.

— Идем, — сказал Гулливер, — или трусишь? Пустяки, я попробую. Помолись за меня.

Он встал, балансируя на нелепо тонких лезвиях коньков, которые немедленно поехали в заснеженную траву. Расставил руки в стороны для равновесия и, осторожно ступая, стал спускаться на лед. К несчастью, ухватиться было не за что, никакого дерева, которое бы дружески протянуло крепкую ветку. Спустившись к кромке, он ступил одной ногой на лед. Нога с негодованием встретила скользкую враждебную поверхность, отказавшись твердо, как положено ноге, вставать на лед, неуклюже поехала в сторону и беспомощно подвернулась. Гулливер подтянул ее обратно. Если б только на секунду-другую удалось встать на лед и тихонечко поехать вперед более или менее похоже на то, как это делают другие. В конце концов, он же умеет кататься, то есть в юности, на катках, удавалось проехать сколько-то метров и не упасть. Он опасливо шагнул вперед, и оба конька оказались на кромке льда, который здесь не был расчищен, но представлял собой грязную полосу комковатой земли и травы, покрытых ледяной коркой и снегом. Тут он снова ступил одной ногой на гладкий лед. Но конек другой ноги, на которую он на секунду оперся, увяз в земле. Вытаскивать его, балансируя на другом коньке, было немыслимо. В тихом отчаянии, выставив руки, Гулливер смотрел перед собой, в красные сумерки. Двинуться вперед не получается, думал он, назад — тоже, придется сесть. Слава богу, Роуз и Джерард непонятно где, он их даже не видит. В этот момент кто-то взял его вытянутую руку. Это явно Лили у него за спиной отважилась спуститься вниз.

Гулливер ухватился за спасительную опору, каким-то чудом сумел освободить конек и встать на лед обеими ногами, продолжая держаться за руку Лили. Он стоял! Потом отпустил ее руку и самостоятельно пошел по льду, не поехал, а зашагал, балансируя, как на ходулях. А теперь, как там это делается? Ноги сопротивлялись желанию лодыжек спокойно подвернуться, дорогие ботинки помогали держаться прямо, живот, диафрагма, плечи, болтающиеся руки напряженно выжидали момент, чтобы прийти в движение, уверенно и ритмично, в наклоне вперед, распределив вес так, что ноги, подворачивающиеся на terra firma [74] в этом трудном и неестественном положении, смогут действовать в полном согласии друг с другом. Гулливер нагнулся, двинул вперед один конек и, когда тот заскользил, перенес на него вес тела, заставив и вторую ногу инстинктивно вспомнить это движение. И не упал! Получилось все-таки! Он катился!

В этот момент кто-то возник рядом и сказал: «Молодей!» Это была Лили. Она проехала мимо. Тоже катится! Больше того, и Гулливер мгновенно это отметил, она не просто умеет кататься на коньках, а делает это по-настоящему здорово. Сейчас она была перед ним и двигалась спиной вперед. В свете малинового заката он видел ее лицо под черной меховой шапкой: с рдеющими щеками и носом, победно сияющее и радостное. Она сделала небольшой круг, потом побольше, а потом, помахав рукой, понеслась прочь с поразительной скоростью. Гулливер ошарашенно сел на лед.

Роуз и Джерард, которые, взявшись за руки, катались в дальнем конце луга, где еще задержались несколько деревенских, в основном мальчишки, возвращались на середину и там встретились с Лили. Они прежде услышали, чем увидели ее. Лили, оказавшись в стихии, близкой ее натуре, неслась сломя голову и с громким воплем, похожим на крик дикой птицы или крик, который издают японские мастера боевых искусств. Она еще в школе вместе с группой одноклассников училась кататься на коньках на катке в Куинсвее. Все бросили занятия, а она продолжала, у нее, как сказал тренер, был природный дар, она училась танцевать на льду, делать прыжки, выигрывала соревнования. Некоторое, недолгое время катание казалось ей способом завоевать мир; но она так и не поверила в это, пленительный прямоугольник катка был волшебным дворцом, который всегда приходилось покидать с чувством обреченности, тайным волшебным местом, по контрасту с которым убожество ее реального мира выглядело еще более ужасным. Там она не приобрела ни связей, ни интересных знакомств, и ей не хватило силы воли и уверенности в себе на усилия даже для совершенствования мастерства. Так что занятия потеряли свою привлекательность среди невзгод и бестолковщины студенческих лет, а когда появились деньги и с ними так много других радостей и так мало понимания истинных ценностей, ей не пришло в голову вернуться к тому, что теперь казалось простым эпизодом времен девичества. Причиной паралича, охватившего ее на бревне у кромки луга, было болезненное воспоминание, внезапно нахлынувшее на нее, когда руки коснулись шнурков, воспоминание о себе, юной и неиспорченной; она, как Гулливер, совсем не была уверена, что способна на то, что умела прежде. Разумеется, она могла кататься, но владеет ли коньками прекрасно, как тогда? И этот исступленный вопль означал внезапное открытие, что ее талант не пропал.