Единорог - читать онлайн книгу. Автор: Айрис Мердок cтр.№ 66

— Какая же она была сука, совершеннейшая сука!..

Слова повисли в комнате как эпитафия, как памятник; воцарилось молчание. Алиса продолжала:

— Конечно, мы не намерены принять…

Но тут Джеймси вышел в центр и взял сестру за руку:

— Нам больше нечего сказать друг другу. Пьеса закончена, давайте назовем ее «Игра вампиров». Кровь, которую мы привыкли пить, пролилась. Сейчас мы уедем, и вы уже никогда не услышите о — a и очистите дом от наших следов. Мы оставляем их всех вам, — умерших. Вы можете завладеть домом, вы можете организовать похороны, да, вы можете похоронить их и оплакать, если у вас найдутся слезы для них. Теперь они ваши, переданы вам как часть собственности. Теперь все ваше, владыка преисподней!

Он потянул Вайолет. Тяжело опираясь на его руку, все еще с отсутствующим взором, она повернулась, и они вышли за дверь.

Алиса начала говорить:

— Я пойду за ними. Мне не следовало так расстраивать Вайолет…

Но Макс покачал головой:

— Не сейчас.

Кэрри закрыла дверь снаружи.

Эффингэм вскочил:

— Это правда?

— Насчет завещания? Да. Она все оставила отцу. Конечно, мы…

— О, замолчи! — закричал Эффингэм. Он большими шагами подошел к окну. Ему хотелось кричать. Солнце, казалось, зажигало море, опалив его длинными золотистыми лучами. Небо было бледным, но безоблачно-голубым, побитый сад — совершенно неподвижным. Конечно, он не надеялся, что Ханна оставит свое наследство ему, он совсем не думал об этом и не ожидал, что она умрет. Но насколько абсурдно и отвратительно, что она сделала Макса своим наследником! Почему Макса — человека, меньше всего это заслуживавшего? Это выглядело как бессмысленная оскорбительная шутка. Теперь вторжение, которого он боялся, действительно произошло, и все это принадлежало ему — ее стол, ее халат, ее графин с виски, пампасовая трава, фотография Питера, — все. Эффингэм внезапно поймал себя на том, что жаждет наследства. И не только маленьких вещиц — ему нужен дом, земельные владения, основной капитал и акции. Она превратила себя в собственность и раздарила себя бездумно и злорадно. Это была ее смерть, и это была вульгарная выходка.

— В чем дело, Эффингэм? — спросил Макс. Его голос прозвучал устало и раздраженно.

Эффингэм подумал: «Ее окончательно отняли у меня. Макс засыплет ее землей, Макс произнесет над ней надгробную речь, Макс поведает миру, какой она была».

С откровенным недовольством Эффингэм бросил:

— Это было недоброе решение и весьма безумное, вам не кажется? — Он был готов повторить эпитафию Вайолет.

Макс медленно произнес:

— Это было романтическое решение, если хочешь — символическое решение. Ханна была такой же, как мы. Она любила то, чего не было здесь, то, что отсутствовало. Это могло таить опасность. Только она не осмеливалась любить то, что находилось рядом. Возможно, было бы лучше, если бы она осмелилась. Она действительно не могла любить людей, которых видела, не могла себе этого позволить, это сделало бы ее жизнь слишком мучительной. Она не могла из-за них воплотить любовь в нечто реальное. Такое чувство стало бы чем-то разрушительным и страшным, и она просто избегала его.

Алиса серьезно сказала:

— Она смогла бы полюбить тебя, если бы ты даже был здесь, папа. Ты человек, которого она ждала. Я ясно это ощутила на Рождество. Возможно, завещание было своего рода намеком.

Макс только покачал головой.

Эффингэм пристально смотрел на старика: большая впалая маска, согбенное покачивающееся тело. Он произнес:

— Итак, Джеймси был прав. Вы хозяин ее смерти, и она ждала вас. Вы ее смерть, и она вас любила.

Слова внезапно переросли в сердитый крик. Затем он почувствовал, что должен выбраться из комнаты, прочь от этой маленькой замкнутой сцены, с пустым взглядом Макса в центре нее. Он в отчаянии нащупал дверную ручку. Горничные, тихо разговаривавшие в прихожей, замолчали, давая ему пройти. Он чувствовал себя загнанным в угол, встревоженным, как будто над ним нависла какая-то угроза, и быстро сбежал по ступеням. Его тоже выгоняли отсюда, как Вайолет и Джеймси. Его просто выбросили в ходе какого-то жестокого ритуала очищения. В холле он помедлил. Мэриан и Дэнис передвинулись и теперь сидели бок о бок на полу рядом со стеклянной дверью. Мэриан уткнулась лбом в плечо Дэниса. Глаза у них обоих были закрыты. Они выглядели ненужными и нелепыми, словно какая-то скульптурная группа на аукционной продаже. Он смотрел на них с отстраненным отвращением. Их тоже выбросят. Он подошел к двери гостиной.

Солнце освещало террасу, от нее поднимались слабые испарения. Снаружи воцарилось абсолютное спокойствие, как будто природа истощилась и отдыхает. Он еще полностью не осознал, что Ханна умерла. Он мог думать о ней как о потерянной, померкшей, разбитой, он мог думать о ней, превратившейся в капитал и акции, он мог думать о ней, сократившейся до ничтожной мысли в голове Макса, но не мог думать о ней как просто об умершей. Она сейчас была скрыта от него. Он готов воспринять ее смерть как вызов, как акт недопустимого самоутверждения. Теперь, когда перед ним простиралась внезапная напряженная тишина, он почувствовал, что ужасная тайна ее отсутствия, как облаком, окутала его. Он открыл дверь гостиной.

Кружевные занавески были задернуты, и комнату чуть освещал желтоватый свет. Эффингэма охватило странное смутное воспоминание детства, когда он летом лежал больным. Он увидел в полутьме, как на картине Блэйка, три лежащих фигуры и складки белых простыней, свисающих до пола. Они уже выглядели как три надгробных памятника. Он стоял абсолютно неподвижно. Они спали теперь рядом, эти три сплетенные вместе судьбы, уже завершившие свой путь и готовые предстать перед судом на земле или на небе.

Почувствовав легкое движение в комнате, Эффингэм испуганно вздрогнул. Затем заметил в тени маленькую старую женщину в черном, сидящую сгорбившись на низком стульчике около одной из белых фигур. Он видел бледное пятно ее лица — сама как жуткий образ смерти. Ее присутствие внезапно сделало сцену более мрачной, ужасающе реальной. Он посмотрел на ближайшее к нему закутанное тело — большое и длинное. Если тот Джералд — этот, должно быть, Питер, а там, в дальнем конце, наверное она. Он смотрел на тихое, неподвижное, лишенное очертания лицо, но не мог заставить свои носи двинуться и приблизиться к ней. Теперь она была сама смертью, той смертью, которой так старалась подражать в жизни, которую изучала, искала и любила. Она преуспела в смерти. Кто знает — было это победой или поражением? В последний раз он видит ее под белым покрывалом, скрывающим ее сейчас. Она обрела наконец полное уединение.

Его наполнял только благоговейный трепет. Острого горя он не чувствовал. Пристально смотрел вниз на ближайшую фигуру, — возможно, здесь он ощутил связь с Питером Крен-Смитом. И внезапно чувство отвратительного любопытства овладело им. Что же в действительности произошло с Питером, когда он упал с утеса? Был ли он искалечен и обезображен? Эффингэм тяжело дышал. В комнате пахло морской водой, ковер у его ног потемнел и стал влажным. Он почувствовал странный зуд в руке, желание сдернуть простыню и посмотреть, кто лежит под ней. Но опять не смог. Возможно, он боялся увидеть не какое-то ужасное, изуродованное лицо, но застывшее, как безобразная маска, подобие своего собственного.