Единорог - читать онлайн книгу. Автор: Айрис Мердок cтр.№ 18

Алиса обрисовала Эффингэму в общих чертах случившуюся историю, которая, разумеется, заинтриговала его. Эта заинтригованность в конечном итоге и усилила его желание приехать сюда. Но теперь, когда он оказался здесь, все обернулось по-другому. Леди, заточенная в своем доме, стала навязчивой идеей, она отняла его покой, даже снилась ему. Он отправлялся на прогулки к соседнему дому, хотя и не осмеливался подойти слишком близко, и проводил много времени, наблюдая за ним из своего окна. Однако так и не смог преодолеть своего отвращения и взять бинокль. Он решил, что должен или уехать, или что-то сделать. Но что можно было сделать? Леджуры никогда не упоминали леди, и их молчание словно составляло раму, в которой ее силуэт постепенно заполнил все пространство.

То, что произошло в конце концов, случилось непреднамеренно. Однажды, гуляя поздно вечером по утесам за Гэйзом, Эффингэм сбился с пути и был застигнут сумерками. Блуждая по овечьим пастбищам между краем утеса и болотом, он окончательно заблудился и начал уже немного побаиваться, но неожиданно наткнулся на человека, который оказался Дэнисом Ноуланом. Тот показал Эффингэму дорогу. Там была только одна сносная тропинка, так что им пришлось идти вместе. Когда они приблизились к Гэйзу, поднялась сильная буря, и вполне естественно, что он укрылся в доме, куда Ноулан его довольно неохотно позвал. Весть о его присутствии достигла Ханны, и она тотчас же пригласила его к себе.

Эффингэм, конечно, как он сотни раз с тех пор говорил себе, был внутренне настроен на встречу. Ни один астронавт, собирающийся зайти в ракету, не был так готов к выходу на орбиту, как Эффингэм в тот момент влюбиться в Ханну. И он влюбился. Теперь, вглядываясь в прошлое, когда он пытался припомнить эту встречу, так странно смешавшуюся сейчас в его памяти, ему казалось, что он буквально упал к ее ногам и лежал там тяжело дыша, хотя в действительности они, несомненно, вели вежливый разговор за стаканом виски. Час спустя он, совершенно ошеломленный, покинул дом и почти всю ночь пробродил вокруг под дождем.

Его дальнейшее пребывание в Райдерсе прошло омраченное ссорами, замешательством и непониманием. Он не мог скрыть своего состояния. В действительности он даже стремился выставить его всем напоказ с той гордостью, которая часто сопутствует любви в зрелом возрасте. Он считал, что умная Элизабет была величайшей любовью его жизни. Но странная, одухотворенная, мучительная и в то же время смиренная красота Ханны казалась ему теперь полным опасностей замком, к которому он всегда будет стремиться. Не обращая внимания на боль, причиняемую окружающим, он предался явному бреду. Он ранил прежде всего Алису, которая была опустошена приступами ревности, а также Пипа, чувств которого к Ханне Эффингэм не понимал и которого, наверное, огорчила или даже разгневала неистовая страсть Эффингэма. Не остался в стороне и Макс, который, казалось, беспокоился не из-за Алисы, так как давно уже перестал надеяться, что Эффингэм женится на его дочери, но, как ни странно, из-за Ханны. Макс не пытался установить какие-нибудь связи с соседним домом, но Эффингэм понял позже, когда к нему вернулась способность размышлять, что, конечно же, заточенная леди занимала и воображение старика тоже.

Эффингэм провел два дня в мучениях, а затем отправился увидеть Ханну снова. Он подошел к парадной двери и постучал. Его впустили. Он увиделся с ней наедине и признался в своей любви. Дело было сделано. Ханна была удивлена и немного шокирована, но не слишком. В то же время он знал, что стал неожиданным сюрпризом. Она не знала, как поступить с ним и, казалось, рассматривала его со всех сторон, чтобы понять, сможет ли он вписаться в ее замкнутый мир. Между тем она окружила его страсть легким туманом неясной просительной болтовни, которая была одновременно и ласкающей, и удушающей. Она сказала, что не может принимать его всерьез, намекнула, что он не является persona grata, и, смеясь, велела ему уйти. Но задержала его руку в момент прощания и внезапно бросила на него отчаянный, молящий взгляд. Он зашел еще. И еще. Ничего не произошло. Ханна стала менее возбужденной, более дружелюбной, не такой пугливой, более вежливой. Когда они таким образом познакомились друг с другом, он стал бояться вторжения в любой момент какой-то посторонней силы. Этого не произошло. По какой-то непостижимой причине его визиты допускались.

Однако они так и не стали очень близки. Когда Эффингэм перестал бояться, что больше не увидит ее, его стала тревожить мысль о том, что же делать дальше. Он не понимал ее положения, ее душевного состояния, в ее отношении к нему была некая неопределенность. Отсутствующий муж стал посещать его во сне. Он рисовал его хромым, слепым, преисполненным ненависти. Как бы ему хотелось знать, что в действительности произошло в тот день на вершине утеса, ему хотелось знать, что вообще произошло, но было немыслимо спросить об этом Ханну. Сначала он часто говорил ей: «Позвольте мне увезти вас отсюда», но, не сказав ничего определенного или, точнее, вообще ничего не сказав, она отказывалась. Так же без слов было ясно, что он не мог бы стать ее любовником.

Тем летом Эффингэм пребывал на грани срыва. Он продлил свой отпуск, взял дополнительный, поссорился с Леджурами, собирался переехать в рыбацкую гостиницу в Блэкпорте, но не переехал. Он безумствовал и все же впоследствии признался себе или, скорее, Элизабет, что в известном смысле он, пожалуй, даже наслаждался этим. Но и тогда в глубине души он боялся, что ему придется действительно увезти Ханну. Он вернулся к своей работе, когда стало уже невозможно откладывать возвращение, считая ситуацию неразрешимой, и писал осторожные иносказательные ответы на открытые дружеские письма Ханны, предполагая, что ее почту просматривают.

Он вернулся на Рождество, но тогда уже драма приняла вполне устоявшуюся форму. Ханна была рада увидеть его, Леджуры тоже, он занял отведенное ему место и примирился с ним. Он должен был любить Ханну, быть ее слугой, при первой возможности поспешно возвращаться назад, и все должны были его терпеть, так как он, в сущности, совсем безобиден. Действительно безобиден, подумал он, во всяком случае, его сочли таковым с самого начала. Но так ли уж он безобиден? Конечно, он еще ничего не сделал. И ему пришлось согласиться с Элизабет, сделавшей несколько проницательных замечаний по поводу изысканной любви, что такое положение зачаровывало его. Оно, несомненно, походило на какую-то чудесную сказку. Сидя в своем офисе и мечтая о Ханне, он поймал себя на чувстве странной виноватой радости при мысли, что она была как будто именно для него заточена, изолирована и ему предназначена.

Позже, обдумывая причину своего смирения, Эффингэм понял, что оно, несомненно, передалось ему от Ханны. Она казалась каким- то непостижимым образом совершенно смирившейся, как будто была приговорена к смерти или уже мертва. Мгновения мольбы были неясны, редки и не облечены в слова. В их основе лежала какая-то капитуляция. Что за капитуляция, что за смирение? Он никак не мог точно определить: уступила ли она Питеру, Долгу, Богу или ка кой-то своей безумной фантазии, была ли в ее основе величайшая добродетель или большой порок. Безусловно было что-то крайнее — нечто такое, куда ему не следует вторгаться со своими грезами о счастье и свободе.

Леджуры были рады его приезду и простили его. Макс оправился от своего первоначального огорчения и, казалось, теперь с откровенным любопытством приветствовал визиты Эффингэма в соседний дом. Алиса тоже пришла в себя от первой боли, и, хотя в их отношениях и осталась определенная натянутость, Эффингэм подозревал, что она до известной степени была рада видеть его привязанным к недосягаемому объекту, раз уж он не любил ее. Алиса никогда не переставала бояться Элизабет. Привязанность к Ханне привлекала Эффингэма в Райдерс и удерживала его от женитьбы. Что именно думал Пип, осталось тайной, в его непрерывном и упорном возвращении к этому месту было что-то нездоровое, лишавшее Эффингэма присутствия духа, и временами ему казалось, что Пип получал определенное удовлетворение при виде прекрасного заточенного создания. Однако Пип терпимо отнесся к роли Эффингэма, хотя в его мягком уклончивом взгляде иногда проскальзывала раздражающая давняя мальчишеская издевка.