Генри и Катон - читать онлайн книгу. Автор: Айрис Мердок cтр.№ 56

Раскрыв свои намерения, Генри почувствовал облегчение; он благодарно оценил разыгранный стоицизм матери. И с почти нежным восхищением — ее твердость. Безусловно, для нее это было ужасным потрясением, особенно с учетом того, что при ее уме она явно сразу поняла, что его намерения серьезны. Но и для него было нелегко отважиться на решительный шаг; в тот момент он не слишком стремился к этому. Подтолкнуло его, пожалуй, вызвавшее непонятное раздражение упоминание о Колетте Форбс. Его последовавшее за тем заявление о Стефани Уайтхаус перекинуло мостик к главному признанию. Во всяком случае, он должен был разозлиться на Герду, чтобы недвусмысленно выложить ей все. Главное произошло, и после этого Генри почувствовал себя новым человеком, даже более благожелательным. Ему пришлось «обобщать» ситуацию, чтобы сделать ее постижимой, более простой для понимания целей объявленного решения. Теперь, объявив его, он мог более спокойно и не торопясь обдумать детали.

Когда Генри сказал Герде, что помолвлен со Стефани Уайтхаус, у него в мыслях было так пошутить. Шутка, конечно, была жестокая, но хотелось шокировать ее. На деле он сказал это не «всерьез», хотя все же это не было «чистой выдумкой». Идея женитьбы пришла как-то сама собой, он только превратил ее в злорадную шутку, тут же объявив Стефани проституткой. Генри меньше всего хотелось, чтобы мать расчувствовалась, услышав, что Стефани — бывшая подружка Сэнди. Он должен был немедленно известить, что Стефани «неприемлема», да желание заставить мать помучиться было мимолетным. Но когда он вновь увидел Стефани, то понял, что «абсурдная» идея успела произвести свое действие. Потому что, конечно, она ни в коем случае не была абсурдной. Не существовало причины, почему не следовало жениться на Стефани Уайтхаус. Он любил ее. Она любила его.

«Уж не сошел ли я с ума?» — думал Генри. Нет. Впервые в жизни он чувствовал себя абсолютно в своем уме. То, что он здесь с этой женщиной, — это больше, чем когда-либо, его самостоятельный поступок, хотя и больше, чем когда-либо, осуществленный не по собственной воле, а по воле судьбы. Только теперь он понял, почему именно это ближе ему. Наконец у него есть своя судьба, он с головой окунулся в нее, и в этом, ни в чем другом, источник счастья. Все непостижимым образом сошлось вместе: продажа поместья, обретение Стефани. Только таким путем, пришло ему в голову, он мог бы жениться! Какое чудо, какая невероятная удача; и как прекрасно и удивительно, что он лежит здесь, в кровати, обнимая шлюху, доставшуюся от Сэнди, и в нем не осталось ни капли возмущения или злости к нему. Она совершила это чудо примирения, она с ее покорностью, искренностью, глубокой бессознательной интуитивной сущностью. Вот она, женщина до мозга костей, он может всецело и безраздельно обладать ею. Но, думал он, только если он женится на ней, она будет полностью его. Неожиданно это стало ему ясно. Он не сможет оставить ее «содержанкой», как Сэнди, это немыслимо с моральной точки зрения. А если он «освободит» ее, она вернется… Нет, он не может ее освободить, не освободит, она принадлежит ему. Вот до чего он дошел: что не может не жениться на ней!

Стефани проснулась. Глаза ее распахнулись: круглые, темные, влажные после сна. Губы приоткрылись в тоие [49] удивления, тут же сменившейся улыбкой. Она притянула к себе голову Генри за волосы:

— Ты такой молодой!

— Приятно слышать, — сказал Генри. — Я часто чувствую себя столетним стариком. Но не сегодня.

— Что хочешь к завтраку: чай или кофе?

— Собираешься готовить мне завтрак, не успев проснуться? Почему бы не остаться в постели, не понежиться?

— «Оставайся с тем, кто тебя любит, не ищи дальше, любовь моя».

— Это что, стишок?

— Нет, песенка.

— Мне нравится. Как это весело, Стефани, ты и я. Правда, весело? Я счастлив. А ты?

— Счастлива, — Она улыбнулась и оттолкнула его. Потом ее улыбка затуманилась. — Мне надо вставать.

Уклонившись от рук Генри, она соскользнула с постели и побежала в ванную.

Генри лениво поднялся, надел халат. Убегая из Лэкслиндена, он прихватил кое-что из вещей. Пожалуй, он теперь будет жить здесь, подумал Генри. Конечно, почему бы нет? Он не спеша направился на кухню, выпил воды. Вечером они прилично хватили белого вина.

Солнце заливало кухню, радостно сверкавшую чистотой. Приятно пахло мылом. Генри распирало от ощущения силы и полноты жизни. Он стоял, легко приподнявшись на носках, и смотрел в окно на позолоченный купол «Хэрродза» и синее небо, до краев наполненное весенним сиянием.

Неслышно появилась Стефани в цветистом и сплошь украшенном оборками neglige.

— Ах ты глупышка, уже накрасилась и причесалась!

— Ну, я же небось ужасно выглядела.

— Ты выглядела очаровательно. Ведь знаешь, мы уже прошли эту стадию.

— Какую стадию?

— Когда присматриваются друг к другу. Теперь мы просто вместе, сладкая парочка: бычок да ярочка.

— Как мило. Ты говоришь такие милые вещи.

— Апельсиновый сок есть?

— Есть. Ты так и не сказал, что будешь: чай или кофе.

— Кофе. Еще тост с медом. Стефани, я нравлюсь тебе? Правда же, нравлюсь, как ты нравишься мне? Разве это просто не… я имею в виду…

— Да, да, нравишься. Ты сам знаешь. Да. Да.

— Хорошо. — Он присел к небольшому чистому белому столику, — Стефани, мне нравятся твои запястья, пухленькие, как у младенца.

— Как… да… ах, дорогой, это так странно… — Она запнулась и глядела на него.

— Да. И все же мне кажется, что я знаю тебя много лет.

— И я чувствую то же самое.

— Стефани, скажи, пожалуйста. Сэнди когда-нибудь дарил тебе кольцо?

— Кольцо? Нет. Конечно нет.

Она отвернулась к кофейнику, потом вдруг заплакала, подвывая.

Генри вскочил на ноги и схватил ее за плечи, усадил на стул рядом с собой.

— В чем дело, крошка, что с тобой?

— Я так счастлива… никогда… в жизни не была так счастлива.

— Так что ж ты плачешь? Вот, возьми платок.

— Но, понимаешь, это все неправда…

— Это не неправда, Стефани. Как такое может быть? Вот же мы с тобой, вместе, по-настоящему.

Она промокнула глаза, потом скрипнула зубами, словно рыча.

— Ты сбежишь от меня.

— Не сбегу.

— А я сбегу. Я так тебе благодарна, ты был так добр с тех пор, как назвал меня «мисс Уайтхаус» в тот чудесный день. Но я глупая и темная, я никто и ничего не знаю. Ты не представляешь, какая я. Так что… все это неправда… все… Ох, прости меня, прости.

Она схватила его руку и поцеловала, прижимая к мокрой щеке, блестевшей от слез.