— Откуда ты все это знаешь?
— В Баттерси все так и бурлит, — объясняю я. — Все знают, кто чем занимается. Плюс, я выхожу покурить, точно как сказал Марк Блэкмен, и поэтому знакома с девушкой, которая работала над этим проектом. Но я, черт возьми, не знала, что у них такие идеи. Довольно жутко.
Хотя на самом деле я знала. Я знаю, на что похожи фокус-группы, и эта ничем не лучше. В это стараешься просто не вникать. Приходится — иначе не справишься со своей работой. И все дичает, если достаточно долго его разглядывать — даже слово «и».
Бен тушит сигарету в «попсовской» пепельнице.
— Вот чего я не пойму: если детям нравится играть со старыми носками, почему бы нам от них не отстать? Почему какой-нибудь «Попс» должен врываться в их мир и все портить? Это что, просто алчность? Даже не знаю.
— Может, одному из акционеров нужно еще больше денег, — предполагаю я, и мы оба смеемся.
Потом мы забираемся в постель и где-то с час дрыхнем, пока я вся в поту не просыпаюсь, еще наполовину увязнув в своем сне, где я опаздываю на класс мореплавания. Когда в этом сне я туда добираюсь, я обнаруживаю, что лодка попросту утонула в полу.
Глава двадцатая
Утро субботы. Где-то через полчаса мы отправляемся на нашу странную прогулку. У меня болит горло, так что я заглатываю Aconitum, себя не помня (в понятиях гомеопатии это означает, что я приняла целых две дозы). Ненавижу простуду. Чтобы ее предотвратить, я готова почти на что угодно — в том числе принимать большие дозы витамина С, эхинацею и съедать по ложке меда буквально каждый час, если думаю, что простудилась. У меня на это есть серьезные причины. Когда я была маленькая, мы с отцом жили в сырой муниципальной квартире, и с тех пор у меня всегда были слабые легкие. Плюс, именно простуда (или на самом деле грипп разной степени тяжести) в конце концов убила обоих моих стариков. Когда бы я ее ни подцепила, она острым серпом пронзает грудь, и я неделями хожу и хриплю, как старуха. Я сказала себе, что ближайшая боль в груди станет знаком: нужно бросить курить. Я не предвкушаю этот день, боже упаси.
Aconitum — первое слово в латинском названии любого цветка семейства аконит, и лекарство из них, разумеется, в грубых дозах ядовито. Фактически акониты — одни из самых популярных ядов в истории. Aconitum angelicum — это дикорастущее растение, но Aconitum napellus, его домашняя разновидность, которую по сей день можно увидеть на огородах (и та, что используется в гомеопатии), была изначально завезена к нам именно для того, чтобы у каждого был свой запас яда. Травники шестнадцатого века обычно предупреждали, что очаровательным, скромным голубым цветочкам аконита доверять не стоит. Если его съешь, он тебя убьет. Отравление наступает внезапно и всегда ввергает жертву в панику и ужас перед близящейся смертью. Если вы обнаруживаете, что вдруг заболели, и думаете, что можете умереть (и даже чувствуете, что способны предсказать время своей смерти), тогда вам, наверное, стоит принять гомеопатическую дозу аконита. В лечебных целях. В этом — фишка гомеопатии: similia similibus curentur. Подобное лечится подобным. Следовательно, внезапность — ключевой обертон аконита, и многие гомеопаты советуют использовать его при первом же намеке на простуду — когда ваше солнечное, спокойное, нормальное самочувствие в единый миг сменяют бритвенные лезвия в глотке и раздутый воздушный шар в голове. Я привезла с собой весьма сильнодействующую бутылочку аконита — 1М, тысяча доз — так что, думаю, у меня неплохие шансы отвести эту напасть.
Что нужно, чтобы провести день на болотах? Мозг на секунду наполняется мыслями о банках для варенья с проволочными ручками, увеличительных стеклах и сэндвичах, завернутых в жиронепроницаемую бумагу. Но нет: я взрослая. Я возьму свой «аварийный комплект», бутылку минеральной воды и, может, попрошу ланч в коробке у шеф-поваров — в зависимости от того, не покажусь ли я от этого белой вороной. Нам сказали взять компас и записную книжку. Компас входит в «аварийный комплект», а записную книжку я повсюду с собой таскаю. Брать с собой эти вещи — это по-взрослому или нет? Не пойму.
Мысль о моем «аварийном комплекте», словно электрошок нормальной жизни, напоминает мне про мир вне стен «Цитадели Попс». Интересно, каково Атари у Рэйчел и порадовала ли его спонсированная корпорацией поездка до ее квартиры? Я понимаю, что если бы я не была здесь и не участвовала в этом странном проекте, я готовила бы эскизы к презентации моего комплекта, которая, по идее, назначалась на понедельник. Кто знает, когда теперь это случится. И сколько времени мне потребуется, чтобы закончить? Сейчас я уже не в модусе «аварийного комплекта» и всерьез увлеклась другой затеей, во что бы она ни вылилась. Не вошла ли я в дверь, которая открывается лишь в одну сторону? Смогу ли вернуться? Терпеть не могу бросать неоконченные дела и всегда боюсь, что не смогу к ним вернуться. Я даже не уверена, смогу ли вспомнить хоть что-то о методах выживания. Господи.
Прежде чем покинуть комнату, я еще раз проверяю, не принес ли мне кто записки или письма, но ничего не нахожу. Минут через двадцать я встречаюсь с Беном, Киераном и компанией возле «Дворца спорта», так что, пожалуй, мне уже пора. Я планирую сделать крюк подлиннее: у меня нет настроения играть в Киеранову карточную игру (нынче окрещенную «Валет»), а люди так и норовят втянуть тебя в свои игры, стоит только подойти. Мне слишком не по себе, и слишком болит горло; сегодня я ни на чем не смогу сосредоточиться.
Поэтому я крадусь, словно какой чудила, держась маршрута, на котором, как мне думается, никого не встречу: через углубленную лужайку, вокруг автостоянки и вдоль кромки леса. Я нашла в сумке пастилки эхинацеи, но стараюсь удержаться и не сосать их — они ведь содержат ментол. Гомеопаты начала двадцатого века, вроде Джеймса Тайлера Кента,
[78]
считали, что ментол (или камфара) и кофе нейтрализуют гомеопатические снадобья. Черт его знает, как к этому относиться, но не хочется рисковать с аконитом.
Я думаю про Кента и спрашиваю себя, не принять ли еще дозу. Важно не слишком торопиться с повторным приемом, особенно если снадобье действует. Действует ли мой аконит? Не знаю. С головой уйдя в эти мысли, я едва успеваю заметить Жоржа, бодро направляющегося ко мне. Когда я его вижу, мой желудок переворачивается, как экстремальный поезд на ярмарке. Я так ничего и не сделала с его запиской или визитной карточкой. Ой, нет: все же сделала. Вспомнила теперь. Я их сожгла. Я сожгла номер его мобильника, который смогу получить снова только от него самого и никак иначе. Да что со мной такое? Когда он со мной заговорит, может, попросить у него номер еще раз, просто на всякий случай? Но он не задерживается. Одаряет меня странноватым взглядом и грустноватой улыбкой, наклоняет голову и проходит мимо. Ну ладно. Видимо, человек не может бегать вечно, рано или поздно он устанет и остановится. Может, Алан Тьюринг и доказал, что некоторые программы попросту никогда не заканчиваются, но эта, очевидно, закончилась. Заканчивается ли любовь? Охренеть не встать. Что за мысли в моей голове? Я, наверное, заболела.