Наваждение Люмаса - читать онлайн книгу. Автор: Скарлетт Томас cтр.№ 28

ФД 1893

Я быстро убрал голубую бумагу в ботинок и направился к выходу.

Дочитав вырванную страницу «Наваждения», я почувствовала, что у меня пересохло во рту и сердце бьется так, словно вот-вот вырвется наружу. Просто невероятно. Я немедленно перечитала текст, силясь вернуть ощущение, которое испытала, когда дошла до рецепта, — с таким же нетерпением занимаешь очередь на аттракцион, который только что напугал тебя до полусмерти или привел в дикий восторг. Но эффект был уже не тот. Это не катание на американских горках, которое можно повторять снова и снова, — скорее это такой аттракцион, с которого невозможно сойти. Я вдруг почувствовала, что не могу сидеть на месте. Я вскочила и принялась ходить из угла в угол — и чувствовала, что должна сделать нечто большее, намного большее, чтобы выразить эмоции, которые меня охватили, но не понимала, что именно. Засмеяться? Заплакать? Мой мозг бился в истерике, но я так и не придумала, как выплеснуть ее наружу, и вместо этого просто ходила, курила и думала. Думала о странном предисловии и о намеках на то, что в «Наваждении» содержится нечто вполне реальное. Думала о том, что кто-то — вероятно, сам Берлем — позаботился о том, чтобы спрятать эту страницу, на которой нет ничего интересного, кроме инструкции по приготовлению препарата. Думала о странных упоминаниях Люмасом телепатии и вспоминала отрывок об «особом устройстве в разуме человека».

Робер-Уден создал устройство для производства иллюзий, я же здесь намерен создать особое устройство в разуме человека, благодаря которому ему откроются иллюзии и высшие реальности; и из этого своего устройства он сможет (если только поймет, как) переноситься в подобные устройства в разуме других людей.

Только окончательно убедившись в том, что теперь мне понятна ценность этой страницы и возможная причина, по которой она была спрятана, я наконец уселась на диван и принялась за последнюю главу — правда, теперь меня отвлекало навязчивое желание найти необходимые ингредиенты и приготовить раствор для себя.

Известные людям вещества по мере восхождения материи на более высокие ступени становятся все менее доступными чувственному восприятию. Возьмем, например: металл, кусок древесины, каплю воды, воздух, газ, теплоту, электричество, светоносный эфир. Мы же называем все эти вещества и явления материей, охватывая таким образом единым и всеобщим определением все материальное; но так или иначе, а ведь не может быть двух представлений, более существенно отличных друг от друга, чем то, которое связано у нас в одном случае с металлом и в другом — со светоносным эфиром. Как только дело доходит до второго, мы чувствуем почти неодолимую потребность отождествить его с бесплотным духом или с пустотой. И удерживает нас от этого только то соображение, что он состоит из атомов; но даже и тогда мы ищем себе опору в понятии об атоме как о чем-то хотя бы и в бесконечно малых размерах, но все-таки имеющем плотность, осязаемость, вес. Устраните понятие о его атомистичности — и мы уже не в состоянии будем рассматривать эфир как вполне реальное вещество, или, во всяком случае, как материю. За неимением лучшего определения нам пришлось бы называть его духом. Сделаем, однако, от рассмотрения светоносного эфира еще один шаг дальше и представим себе вещество, которое настолько же бесплотнее эфира, насколько эфир бесплотнее металла, — и мы наконец приблизимся (вопреки всем ученым догмам) к массе, единственной в своем роде, — к нерасторжимой материи. Потому что, хотя мы и примиряемся с бесконечной малостью самих атомов, бесконечная малость пространства между ними представляется абсурдом.

Эдгар Аллан По. «Месмерическое откровение» [11]

Поскольку понятно, что все материальные вещи взаимосвязаны и являются частью одного и того же; поскольку галька у наших ног и самая далекая и малополезная неподвижная звезда — и те связаны друг с другом, получается, что вопрос «Дождь пошел, дорогой?» и самые мрачные метафизические искания имеют связь такую же тесную.

Сэмюел Батлер. «Записные книжки»

Ты смотришь в зеркало, и на этот раз оно говорит тебе, что да — на тебе лежит проклятие.

Солнце только начинало вставать, а я уже примчалась в университетскую библиотеку. Был вторник, утро, до открытия библиотеки — еще пять минут. Я слегка ошалела от подъема на холм в утренних сумерках и немного задыхалась от зимнего неба и своего собственного дыхания, которое само было зимним небом в миниатюре. Впервые в жизни я шла и слушала на ходу айпод. Мне показалось, что самым подходящим аккомпанементом для подъема в гору на рассвете моего первого дня в роли человека, на котором, возможно, лежит проклятие, будет «Dixit Dominus» Генделя — та самая вещь, которую играли в Гринвиче в тот вечер, когда я познакомилась с Берлемом. Я одновременно и люблю эту музыку, и ненавижу ее, и, когда слышу ее, мне чудится, будто она ползет по моей коже — и снаружи и внутри.

Патрик может подумать, что я — воплощение постмодернизма только потому, что у меня есть айпод, но при этом, когда дело касается исследовательской деятельности, интернету я предпочитаю библиотеки. И хотя я знаю, что такое святая вода и где ее можно раздобыть, я не имею ни малейшего представления о втором ингредиенте рецепта мистера Y: Carbo Vegetabilis (или растительный уголь). Ну хорошо, допустим, я понимаю, что растительный уголь подразумевает жженую древесину или какую-нибудь другую растительность, но что такое гомеопатическая потенция? Думаю, в интернете можно было бы быстро найти ответ на этот вопрос, но насколько ему можно верить? А мне же еще нужно точно знать, что мог подразумевать под этим писатель XIX века. Возможно, этим термином больше не пользуются или теперь он означает что-нибудь совсем другое. Взять, к примеру, слово «атом» — как изменилось его значение за сотни лет! Я твердо решила приготовить этот раствор и испытать его на себе. Даже несмотря на то, что сегодня утром очнулась от укола честности, которая иногда охватывает тебя сразу после пробуждения, и внутренний голос велел мне остановиться. Но зачем останавливаться? Эта микстура не может причинить мне вред. Углем невозможно отравиться, водой — тоже. К тому же мне казалось, что рецепт — это часть книги и что Люмас зачем-то именно так и задумывал — чтобы читатель испытал снадобье на себе.

Отдел «История медицины» обнаружился на четвертом этаже библиотеки, за религиозными и философскими книгами, в маленьком углу рядом с лестницей. Гомеопатии здесь была отведена целая секция: множество потрепанных томов в твердых обложках и неброских переплетах темно-зеленого, темно-красного и серого цвета. Я выбрала толстую зеленую книгу и взглянула на название — «Реперторий Кента» и дату выпуска — 1897. Я уселась, скрестив ноги, на выцветший ковер и принялась листать книгу, заинтригованная ее необычной структурой, мне совершенно непонятной. Казалось, книга содержит в себе списки симптомов, сгруппированные под названиями вроде «Сон», «Глаза», «Гениталии» и «Разум». Я открыла раздел «Сон» и в главе «Сновидения» наткнулась на любопытное стихотворение. Я стала читать дальше и увидела что-то вроде словарных статей, состоящих из одного слова или одного предложения, таких как «сера», «сексуальный», «скелет», «слышать голоса», «стрелять», «стыд» — и дальше: «терять дорогих людей или предметы», «тосковать по дому». После каждого коротенького текста стояли непонятные мне буквы, на вид — какие-то сокращения. Под статьей «сновидения, змеи» их было много: alum., arg-n, bov., grat., iris., kali-c, lac-c., ptel., ran-s., rat., sep., sil., sol-n., spig., tab. Некоторые почему-то были написаны курсивом, и что все они означали, я понятия не имела.