Черные Холмы - читать онлайн книгу. Автор: Дэн Симмонс cтр.№ 102

— Давно уже должен был приехать, Вялый Конь, Словак, Вялая Задница. Ты обещал мне ночную работу и деньги уже три недели назад, черт бы тебя драл, полукровка чертов.

Паха Сапа слышит и видит, что Мьюн уже успел поднабраться, но пока только своего контрабандного спирта, от которого он через год, наверное, ослепнет, если только эта дрянь не убьет его раньше. Теперь Паха Сапа через открытую дверь видит, что внутри горит тусклая лампочка, но ставни на окнах наглухо закрыты.

— Ты меня не пригласишь в дом, Мьюн? Нам нужно обсудить подробности завтрашней работы, и потом, я привез то, что осталось от бутылки.

Мьюн опять крякает и отходит в сторону, позволяя Паха Сапе протиснуться в единственную комнату лачуги — тесную, грязную и зловонную.

Мьюна Мерсера, чье имя (вероятно, наследственное) всегда произносилось «Мун», в тот короткий период, что он проработал у Борглума в качестве оператора лебедки и чернорабочего, неизменно называли «Мун Муллинс», и, как и этого персонажа комикса, [106] Мьюна даже на горе редко видят без его не по размеру маленького котелка, натянутого на куполообразную, коротко остриженную голову, и без незажженной сигары во рту. У Мьюна даже есть шелудивая и удивительно мелкая дворняжка, которая, как младший брат Муна Муллинса (или это его сын?), зовется Кайо и, как и парнишка из комикса, спит в нижнем ящике комода рядом с кроватью Мьюна. Кайо — в собачьей версии — сонно поглядывает на Паха Сапу, но не лает. Паха Сапе приходит в голову, что собачонка, вероятно, выпила вместе с хозяином.

У маленького стола из плохо оструганных досок стоят два стула, тут же раковина, насос с короткой рукояткой и плита. Паха Сапа устало опускается на один из стульев, не дожидаясь приглашения. Он достает бутылку виски, наполненную на одну треть, и ставит на стол.

— Я смотрю, ты тут уже хорошо приложился, хер ты моржовый. Хорош подарочек, Тонто.

Паха Сапа моргает, услышав столь изощренное оскорбление. В новой ковбойской радиодраме, премьера которой состоялась на детройтской радиостанции в прошлом феврале (у радиостанции достаточно мощный передатчик и нередко, когда атмосферные условия благоприятствуют, слушатели, у которых есть хорошая аппаратура или которые разбираются в особенностях ионосферы, могут принимать ее передачи здесь, в холмах), есть второстепенный персонаж — индеец по имени Тонто. Паха Сапа слушал станцию (и ковбойское шоу с патетической вступительной музыкой) с помощью наушников, которые он приладил к маленькому детекторному приемнику, сооруженному Робертом за год до того, как тот двадцать лет назад ушел в армию.

Паха Сапа чуть улыбается и оглядывает гору мусора в комнате. Простыни на незастеленной кровати Мьюна, когда-то белые, теперь желтые и заскорузлые.

— Тонто? Очень умно, Мьюн. Но я у тебя не вижу радио. Ты слушал «Одинокого рейнджера»?

Мьюн испускает пьяный вздох и падает на стул у стола. Стул стонет, но выдерживает.

— Какой еще, к черту, одинокий рейнджер? Тонто по-испански означает «глупый», Тонто.

На этом изощренности конец.

Мьюн — настоящий идиот; правда, за те несколько недель, что он проработал на горе Рашмор, он показал себя неплохим оператором лебедки. Но он не только идиот, он еще и пьяница (а пьяный Мьюн, как выяснилось, — это непременно подлый Мьюн), и хотя Борглум снисходительно относится к тем, кто приходит работать в субботу или даже в понедельник с большого бодуна, никакой выпивки на работе или ежедневного появления с похмелья, как приходил Мьюн Мерсер, он не допускает. Там, на отвесном утесе, человеческие жизни зависят от трезвости или здравомыслия других людей (в особенности операторов лебедки), а Мьюн каждое утро приходил с красными глазами, мрачный и до десяти или одиннадцати пребывал не в себе.

Трезвый Мьюн был преимущественно слабоумным, добродушным гигантом, и другие рабочие пытались прикрывать его (какое-то время), но когда мистер Борглум, который перед этим был в отлучке, наконец разобрался, что к чему, он в тот же день выгнал громилу пинком под задницу.

А потому неделю назад, когда Паха Сапа пришел к нему с предложением воистину сказочным — пятьдесят долларов за ночную смену, Мьюн отнесся к этому с удивлением и подозрением.

Открыв рот и недоверчиво прищурив маленькие, как бусинки, глаза под котелком, Мьюн наклонил свою здоровенную чурку-голову.

— Ночная работа? Ты чего это несешь, недоумок? На Рашморе нет никакой ночной работы, потому что там нет освещения. Какая, на фиг, ночная работа?

— В выходные останется неделя до воскресенья, тридцатого, когда приедет президент. Ты ведь слышал о том, что ФДР должен приехать на гору?

— Не, не слышал.

У Мьюна Мерсера есть положительное качество: он никогда не оправдывается и не извиняется за свое невежество, а невежество у него тотальное.

Паха Сапа улыбнулся тогда, ровно неделю назад, выкатил Мьюну полную бутылку дешевого виски и сказал:

— Так вот, теперь известно почти наверняка, что президент приедет в воскресенье, тридцатого, тут будет большое торжество и открытие головы Джефферсона, поэтому мистер Борглум хочет, чтобы мы с тобой поработали ночью, приготовили сюрприз, который он припас для президента и других важных персон. Я уж не знаю почему, но он хочет, чтобы это было сюрпризом и для остальных ребят. А поскольку нам придется работать вдвоем и ночью, — но мистер Борглум говорит, что в субботнюю ночь будет почти полнолуние, — он готов нам заплатить по пятьдесят долларов.

Тогда Мьюн подозрительно прищурился, как и теперь. Пятьдесят долларов — это целое состояние.

— А на кой черт именно я нужен мистеру Борглуму, мистер Билли Полукровка? Он ведь меня выгнал, ты не забыл? Перед всеми ребятами выгнал. Он что, берет меня назад?

Паха Сапа покачал головой.

— Нет, Мьюн. Мистер Борглум по-прежнему не хочет, чтобы пьяница был у него на полном жалованье. Но, как я уже тебе сказал, он хочет сделать сюрприз для всех рабочих и их жен, а также для президента Рузвельта, сенатора Норбека, губернатора и остальных шишек, что соберутся внизу. Это разовое предложение, Мьюн… но он платит пятьдесят долларов.

У Мьюна тогда был еще более озадаченный вид, чем обычно, он смотрел, прищурившись из-под своего котелка, прикусив погасшую сигару, пока щелочки глаз вообще не исчезли (как уже начали исчезать сейчас) в жирных складках век, лишенных ресниц.

— Покажи мне деньги.

Паха Сапа вытащил комок денег (почти все, что ему удалось сэкономить за год) и извлек из него пятьдесят долларов.

— А что такого в этом секретного, что мистер Борглум готов заплатить мне и полукровке такие деньги за ночную смену? Он что, собирается подорвать в жопу свои собственные головы или что?

Услышав это, Паха Сапа вежливо рассмеялся, но кожа у него похолодела и на ней выступил пот.