Золотая тетрадь - читать онлайн книгу. Автор: Дорис Лессинг cтр.№ 142

— Это не учреждение с отлаженной жизнью, это не Брикстон [21] и вовсе не нечто подобное. Возможно, это всего-навсего какая-нибудь хибара в кустах за сотни миль от любого населенного пункта, где держат человек пятьдесят политзаключенных, и очень может быть, что они вообще не получают писем. А как ты это себе представляешь? Думаешь, у них есть дни приема посетителей, права заключенных и всякое такое?

Марион надула губы и сказала:

— Я думаю, это пагубный подход — вот так обращаться с бедняжками.

Анна подумала: «„Пагубный подход“ это от Томми — отголоски его знакомства с коммунистической партией; а вот „бедняжки“ — это уж точно от Марион, на все сто, — скорее всего ее мать и сестрички сдают свои старые вещи в благотворительные организации».

— Я хочу сказать, — продолжала Марион с выражением счастья на лице, — это же континент, закованный в цепи, ну, разве я не права? («Трибьюн», подумала Анна, или, может быть, «Дейли уоркер».) И пока еще не слишком поздно, следует принять незамедлительные меры для восстановления веры африканцев в справедливость. («Нью стейтсмэн», подумала Анна.) Ну, по крайней мере необходимо как следует разобраться в сложившейся ситуации, в интересах всех и каждого. («Манчестер гардиан», в период острого кризиса.) Анна, мне непонятен твой подход. Ты же не станешь отрицать, что есть прямые доказательства того, что были допущены определенные ошибки? («Таймс», передовая статья, через неделю после того, как стало известно, что без суда и следствия белым правительством было расстреляно двадцать африканцев, а еще пятьдесят человек были брошены в тюремные камеры.)

— Марион, что на тебя нашло?

Марион в волнении склонилась навстречу Анне, она улыбалась, нервно облизывала губы, нервно моргала с честным видом.

— Послушай, если вы хотите участвовать в политической жизни, заниматься проблемами Африки, вы можете вступить в любую из организаций, их немало. И Томми это хорошо известно.

— Но бедняжки, Анна, как же они, — сказала Марион с упреком.

Анна подумала, что до несчастного случая политическое развитие Томми значительно превосходило такие понятия, как «бедняжки», так что или его разум серьезно пострадал, или… Анна молчала, она впервые серьезно задумалась о том, не пострадал ли, в самом деле, разум Томми.

— Томми велел тебе прийти сюда и узнать у меня тюремный адрес мистера Матлонга? С тем чтобы вы могли пересылать несчастным заключенным передачи с продуктами и утешительные письма? Он прекрасно знает, что они никогда не будут доставлены в тюрьму — не говоря уже об остальном.

Карие глаза Марион сияли, она пристально смотрела на Анну, но ее не видела. Ее девичья улыбка предназначалась какому-то очаровательному другу, которого так просто с толку не собьешь.

— Томми говорит, твои советы могут нам очень пригодиться. И мы все трое могли бы вместе потрудиться, поработать ради благого дела.

Картина начинала проясняться, и Анна разозлилась. Вслух она сказала, сухо:

— На протяжении последних лет Томми никогда всерьез не употреблял слов «благое дело». Только иронично. Если он так заговорил, то это значит…

— Анна, не будь такой циничной, это совершенно не похоже на тебя.

— Не забывай о том, что все мы, включая Томми, годами были буквально захвачены потоком благих дел, и, я могу тебя уверить, если б мы всегда произносили «благое дело» с таким благоговением, как ты, мы никогда б не преуспели ни в одном из начинаний.

Марион встала. Вид у нее был чрезвычайно виноватый, озорной, и было заметно, что она в восторге от себя. Теперь Анна понимала, что Томми с Марион обсуждали ее и что они решили заняться спасением ее души. Зачем? Она разозлилась на удивление сильно, необъяснимо сильно. Ее гнев был абсолютно несоизмерим с происходящим, просто зашкаливал; она прекрасно это понимала; и от этого ей делалось еще страшнее.

Марион увидела ее ярость, она была этим и довольна, и смущена, и она сказала:

— Извини, что я так растревожила тебя на пустом месте.

— Да это место не пустое. Напишите письмо мистеру Матлонгу, Главный штаб тюремного управления, Северный Прованс. Он, разумеется, его не получит, но ведь в таких делах значение имеет сам порыв, не так ли?

— Ах, Анна, спасибо тебе, ты очень помогла нам. Мы знали, что поможешь. Спасибо. Мне пора идти.

И Марион стала осторожно сползать по лестнице, каждым своим движением напоминая виноватую, но непокорную девчонку. Анна смотрела ей вслед и видела себя со стороны: вот она стоит на лестничной площадке — холодная, суровая, критичная. Когда Марион скрылась из виду, Анна подошла к телефону и позвонила Томми.

С расстояния чуть больше полумили, которое их разделяло, донесся его голос — медлительный, официальный:

— Два нуля, пять, шесть, семь, слушаю.

— Это Анна. От меня только что ушла Марион. Скажи мне, это действительно твоя идея — усыновить африканских политзаключенных в качестве друзей по переписке? Потому что, если это так, я буду вынуждена предположить, что ты немного не в себе.

Небольшая пауза.

— Я рад, что ты мне позвонила, Анна. Думаю, это может пойти на пользу.

— Бедным заключенным?

— Если быть совсем откровенным, думаю, это пойдет на пользу Марион. А ты так не считаешь? Думаю, ей необходимо увлечься чем-то во внешнем мире, уйти из круга своих проблем.

Анна уточнила:

— Ты хочешь сказать — это своего рода терапия?

— Да. А разве ты со мной не согласна?

— Но, Томми, все дело в другом: я не считаю, что в терапии нуждаюсь и я, — во всяком случае, в терапии такого рода.

После небольшого молчания Томми осторожно произнес:

— Спасибо, Анна, что позвонила мне и поделилась своим мнением. Очень тебе признателен.

Анна рассмеялась, зло. Она ожидала, что он рассмеется вместе с ней; несмотря ни на что, она думала о прежнем Томми, который бы непременно рассмеялся. Она положила трубку, ее всю трясло — ей пришлось присесть.

Она сидела и думала: «Вот этот мальчик, Томми, — я знаю его с тех пор, как он был совсем ребенком. С ним случилась большая беда, он получил увечье, — и при этом сейчас он мне кажется каким-то зомби, он — опасный человек, он внушает страх. Нет, он не сошел с ума, дело не в этом, он превратился в нечто другое, в нечто новое… но сейчас я не могу об этом думать — позже. Мне надо покормить Дженет ужином».

Уже был десятый час, и Дженет давно было пора поужинать. Анна поставила еду на поднос и пошла наверх, настроив свое сознание так, чтобы ни Марион, ни Томми, ни того, что они собой представляют, там не было видно. Пока.

Дженет поставила поднос себе на колени и сказала:

— Мама?