Глаз урагана - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Дашков cтр.№ 16

Он поднес девице зажигалку. Та затянулась и окурила журналиста сложным букетом табачного дыма и собственного парфюма. Потом кивнула, требуя продолжения. Но Генку и так уже несло по кочкам.

– Рок-музыка периода ее полового созревания – это девственница, невинное душой создание, полюбившее в первый раз и обреченное на несчастье. Сочетание свежести и страсти, наивности и неискушенности, легкости и естественности, «сырости» и искренности, эксгибиционизма и неуправляемых порывов. Куда? Да куда угодно! Лишь бы не гнить заживо в клоаке обывательщины! Музыку спасает примитивизм, но когда его пытаются подделать, хочется блевать. Это как с бабой – пусть щебечет глупости, но хотя бы не врет!.. О чем это я? Ах да – о нашей «девушке». Если не клиент, то она сама уж точно потеряет голову. Торг она принимает за любовь, бизнес – за музыкальную революцию. Вполне вероятно, что удовлетворения вы не получите, однако почувствуете тайну, скрытую от вас так же надежно, как ушедшая в прошлое собственная юность. Встряска может оказаться очень сильной. Но чаще она пробуждает только ностальгию. Проворачивается некий ключик – и заржавевшая шарманка внутри вас воспроизводит одну и ту же мелодию. Единственную. То, что ужалило в пятнадцать лет, забыть и разлюбить невозможно. Это – тот самый чертов праздник, который всегда с тобой. Или хотя бы его затрепанная афиша. Вы превращаетесь в тень – призрак чистого и открытого для всех вибраций мира создания, которым были когда-то… Вы можете цинично воспользоваться «девушкой», которую вам навязали, например, испортить ее, но это будет означать только признание собственной тупости и эмоциональной глухоты. Вы забиваете скрипкой гвозди? Прекрасно! Можете похвастаться этим в компании таких же болванов, потребляющих сухофрукты вместо натурального сока. Моя незамысловатая «девушка» может вернуть вас на остров молодости. Ненадолго, но эти минуты, секунды или мгновения того стоят. Они возвращают вас к источнику жизни. Пара глотков – и вы снова можете окунуться в удушливый смрад современного существования…

Гоша слушал эту высокопарную чушь с иронической ухмылочкой, изредка подмигивая Марку – дескать, знаем мы вас, писак гребаных! Большую часть времени он уделял все же созерцанию плоти, томившейся так близко и с полной очевидностью принадлежавшей ко второму типу по Генкиной классификации. Скрипачка хранила загадочное молчание, поощряя журналиста взмахами длиннющих ресниц.

Марку было скучно и тревожно – крайне необычное сочетание. Слишком много слов. Они кружили вокруг него, будто назойливые мухи, и падали на липкую ленту сознания, пока оно не оказалось засижено ими. До него вдруг дошло, что эта болтовня служит какой-то вполне определенной цели. Слова – дымовая завеса, за которой происходит что-то, скрытое только от одного Марка…

* * *

В зеркале над стойкой отражались старые маятниковые часы. Прошло сорок пять минут с того момента, как он вошел в бар. Она сказала «максимум час»? Что ж, он подождет еще немного. Столько, сколько понадобится, чтобы червяк внутри нажрался нервных клеток и наконец успокоился.

Ему показалось, что маятник замедляет ход. Он следил за тем, как диск описывает сверкающие дуги, нарезая пространство тонкими ломтями. Из образовавшихся щелей полезли золотые мухи; обнажилась до предела обветшалая изнанка обоев, прикрывающих суть вещей…

Он ощутил приближение эйфории. Маятник все дольше зависал в крайних положениях. Почти незаметная, но непрерывная смена ритма привела к тому, что голоса превратились в низкий и неразличимый гул. Вскоре коса времени почти остановилась, прекратив свою безжалостную работу…

И тут Марк понял, что не чувствует ног. При обычном онемении ими можно было пошевелить. Сейчас же он не сумел сделать ни единого движения. Более того, паралич стремительно распространялся вверх по телу. Когда Марк решил помочь себе руками и попытался опереться на столик, обнаружилось, что и руки ему уже не подчиняются. Они безвольно лежали на бедрах, и он не мог даже согнуть пальцы. В этом не было ничего болезненного – просто тело будто превращалось в невесомый и неуправляемый шар. Физическая легкость и тошнотворная волна паники – «Черт подери, что это со мной?!»…

Впрочем, голова еще работала достаточно ясно, хотя где-то на окраинах сознания уже образовался золотистый туман, в котором тонули все неприятные образы и мысли о плохом. Тишина вытеснила гул и сделалась почти осязаемой, будто Марк был игрушкой, обложенной прозрачной ватой. Золотая стена, сулившая изоляцию и покой, приближалась; мир сузился до размеров пятачка, на котором стоял столик, диван и сидели два человека – Гоша и его «скрипачка». Гена куда-то исчез. Вместе с ним исчез интерьер «Махаона», все остальные люди и память о том, зачем Марк вообще приезжал сюда.

Гошик внезапно протрезвел. Его лицо оказалось очень близко, а шепот звучал, как глухое рычание.

– Вот и славно, старик, – сказал он, похлопав Марка по щеке. – Сейчас мы выйдем проветриться.

Марк пялился на плоскость, посреди которой торчали лампа, пепельница и бутылка коньяка, из которой ему дважды доливали. Он не заострял на этом внимания и воспринимал как само собой разумеющееся. Выходит, зря.

Гоша ловко смахнул бутылку в карман, а «скрипачка» раздавила сигарету в пепельнице. Оба вдруг стали чрезвычайно деловитыми. До Марка дошло (эту мысль еще не поглотил золотистый туман забвения), что девица, безусловно, действует заодно с Гошей, опоившим его «сладкой печалью». Последние сомнения на этот счет исчезли, когда та придвинула к нему свою кукольно-гладкую плоть и голосом, абсолютно похожим на голос Дины, сказала, сплевывая слова с тонких ядовитых губ:

– Спасибо, что дождался, милый!

* * *

Потом его подхватили под руки и повели к выходу, как перебравшего пьянчужку. Девица оказалась в неплохой физической форме, а Гоша тяжело пыхтел. Кто-то из бывших собутыльников вызвался помочь, но его вежливо отшили.

К тому моменту Марк уже не мог подать сигнал бедствия. Его голова свесилась на грудь, а ноги двигались бесконтрольно, выпадая из-под туловища в полном соответствии с силой тяжести, словно конечности манекена с хорошо смазанными шарнирами. Он не владел даже мимикой лица. Внутри черепа перекатывались черные шарики страха, а на физиономии застыло то самое выражение, которое она приобрела пять минут назад, – скука и надетая поверх этой скуки растерянная глуповатая полуулыбка.

Прошло четыре месяца после дядиных похорон.

Я сидел в «Драйв-клубе», пил пиво и слушал изрядно затасканную джазовую пьеску в исполнении чахлого оркестрика-комбо, не способного раскачать даже группу умственно отсталых ребятишек. Работы не было; деньги заканчивались; на горизонте маячил призрак нищеты. Друзей разнесло по миру. Выражаясь высокопарно, пепел дружбы развеялся над океанами. Одни навсегда увязли в трясине прошлого, другие отправились на поиски счастья, третьи – на тот свет.

Без друзей жизнь становится скучным затворничеством или одиноким рысканьем среди чужих в тщетных поисках зеркала. Пусть даже и кривого. Но отражение никогда не удовлетворяет. Оно кажется оригиналу более уродливым или более красивым, чем он есть на самом деле. Недовольный оригинал начинает корчиться и кривляться в тщетных потугах добиться мнимого сходства…