Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов - читать онлайн книгу. Автор: Николай Берг cтр.№ 72

– А торты – это разве не от слова «траты»? – неожиданно даже для самого себя ляпаю я.

– Да, разумеется, нет, – высокомерно заявляет новоявленный историк и продолжает: – А несчастные татары, лишенные надежд на возрождение былого величия утерянной Родины, совсем пали духом. Некоторые даже стали вновь есть сало и пельмени, а потом и пить водку. И вскоре они окончательно обрусели. Этому способствовала пущенная каким-то английским ученым поговорка, что, если потереть русского, – найдешь татарина. Коварно пользуясь этим, русские монголы завлекали в бани татарских девушек и предлагали проверить, хорошенько потерев. Наивные девушки, не подозревая подвоха, соглашались… А потом как-то уже не получалось остановиться. Позже это получило название татаро-монгольское иго. Вот так и получилась эта странная для несведущего человека формация – русские татары.

– Ты совсем уже заврался, – наконец не выдерживает Ильяс.

– Отнюдь! Я излагаю наиболее передовую историческую науку. В конце концов, я же не придаю беседе личностный характер, не лезу людям в душу, не пытаюсь выяснять, каково это жить в виде перескобленного русского… Это я в смысле того, что, если поскоблить русского, только тогда найдешь татарина. Очевидно, что хорошо выскобленный русский автоматически становится татарином, – начинает очень убедительно оправдываться Енот, делая невыразимо честные глаза.

– Хорошо наврал, достойно, – ободряюще говорит Ленька, продолжая чиркать в блокнотике. Смешливый Рукокрыл начинает ржать, глядя на посмеивающихся Серегу и майора. Потом начинают смеяться и остальные, кто слушал эту фанаберическую лекцию.

– Эх, школота! – свысока говорит Енот. – Всем читать Фоменку! В очередь, школота, в очередь! И читать! Всем – приникнуть к сосуду знаний сокровенных сих! Учебники – в топку! Читать только светочей! Разоблачайте и ср-р-р-рывайте покровы!!! Рвите шаблоны!

Смех только усиливается. Я при этом вижу, что Ильяс сохраняет на морде благодушное выражение лица, но тихо покряхтывает. Как говорится, он не злопамятный, он просто злой и память у него хорошая. Хохотуны еще хлебнут лиха. Вот с Енотом Ильяс не знает, как справиться, непонятен ему Енот, потому Ильяс и терпит до поры до времени.

И как только смех начинает спадать, а Енот собирается продолжить свой труд по разрыванию шаблонов, нас с Надеждой, которая во всем этом решительно не принимала никакого участия, вызывают в холл Павловских казарм. Таки образовался раненый и, судя по всему, – очень неприятный. Рубанули кого-то из живых чем-то по лицу, не знаю уж: совней, алебардой или как там еще эти протазаны называются. Поспешаем.

Увиденное бьет по мозгам, как кирпич. Нет, я много чего видал, но тут шалею. К нам под руки двое латников заднего ряда выводят идущего своими ногами парня, незнакомого, молодого. У него разрублено лицо, но так, что и Надя поражается – страшный удар поперек лица, приблизительно на середине носа, располовинил физиономию очень аккуратно, так что сразу вспоминаются учебные анатомические срезы.

Крови на удивление мало, парень в сознании и идет своими ногами, разве что по глазам видно, что промедол ему вкатили уже. Странно видеть поделенное пополам лицо, нижняя половина с частью носа и ртом висит на остатках мышц и кожи на расстоянии сантиметров пяти от другого края разреза. Хотя, как мне кажется, слева и нижняя челюсть перерублена. Все это парень осторожно придерживает рукой, но половинка лица плавно колышется в такт шагам.

Сажаем пострадавшего на пол. Латник возбужденным шепотом, словно раненый от этого не услышит, рассказывает:

– Мы уже все зачистили практически, а тут он сзади выскочил – там дверь была запертая, мы ее взламывать не стали. Ну Рамиль и маханул наотмашь. Кто же знал, что он живой. А заметил, что не упырь, уже не остановить было удар, совня инерцию имеет мама не горюй. Но видите, все же затормозил-таки, а то бы башку снес… А так просто распахал. Как он, а?

Хороший вопрос. Смотрю на распахнутые глаза пациента – там и боль, и страх, и вот-вот сознание потеряет. Пока думаю, Надя спрашивает латников, какое было лезвие – чистое или упокаивали кого? Латники истово клянутся, что чистое. В прошлый раз Рамиль сломал на фиг предыдущее свое орудие смертоубийства, это было новехонькой репликой, только что смастряченной кузнецами. Так, это хорошо. Делать-то чего? Надо его тащить на стол, это понятно, шить все слоями, и, кстати, как раз приволокли мы недавно с выезда кучу кетгута, так что шить точно есть чем. Кетгут тем и хорош, что им удобно делать внутренние швы – рассасываются эти нитки потом в организме, не нагнаиваясь. Но вот как его везти? Надо перевязать, это понятно, а дышать ему как? Отечет все, опять же кровь-слизь, да и рот ему не открыть… Ладно, попробуем провести трубки, благо есть в запасе, а если что – будем делать трахеотомию или коникотомию [56] . Ох, не хотелось бы, я, правда, делал когда-то и то, и другое. Сто лет назад. На трупе, когда учился. Ладно, сейчас, пока сосуды спазмированы, замотаем. Трубки проведем через рот и нос, да и будь что будет. Парень скис, видно, промедол отключил. На всякий случай орошаем анестетиком разрубленное мясо и слизистые полости носа. Возимся, тихо чертыхаясь, проводя трубки куда должно. Через нос проходит легко. А вот в рот идет хуже. Осторожно прижимаю нижнюю половину лица к верхней. Вид такой, словно все в порядке, только красная полоска поперек лица. Надя аккуратно и быстро прихватывает бинтами и косынкой, с опаской слушаем – дышит или как? Дышит. Проходима трубка, значит. И не чихает – боялся я, что раздражать будет нос эта пластиковая фиговина. Реакции на анестетик тоже нет, хвала кровавым богам, а то выдал бы он тут анафилактический шок – и все, приплыли.

Аккуратно вытягиваем пострадавшего на улицу. Ребята хорошо подошли, тут завал из автомобилей, потому тянем вшестером, и то тяжело. Связываемся насчет эвакуации. Очень приятно, что все продумано, – есть дежурный катер. Пока добираемся до спуска к воде, оказывается, что катер «мокрой роты» как раз пилит в Кронштадт, так что нас подбрасывают на него. Надежда решает остаться «на всякий случай». Соглашаюсь, потому как плыть с пациентом она почему-то категорически не хочет.

На катере обнаруживается мой знакомец. Как зовут, разумеется, не помню, а лечился у нас от пневмонии, мелкоочаговой. Тоже узнает меня, так что едем как свои. Представляет меня как своего лечащего врача. Один из ментов бурчит ехидно, что лечащий врач звучит как ворующий вор, а когда я оскорбляюсь, поправляется, типа, как летающий летчик, плавающий моряк, и на том мы миримся. Пациент ведет себя спокойно, дремлет, дышит. Пока все мои страхи на тему того, что начнет кровить, захлебываться, задыхаться или впадать в коллапс, не оправдываются. Но облегченно я вздыхаю, только когда порубанного дотаскиваем до приемного покоя. Как его примотали «на всякий случай» к носилкам на катере, так, не разматывая, и утаскивают.