История же с Петром была скучной и, по большому счету,
омерзительной. Несколько лет назад, когда Кристина была еще жива и Вера еще
была в Москве с мужем и детьми, а сама Аля переживала естественный для всех
матерей кризис в отношениях с сыном, который заканчивал институт, активно
крутился в бизнесе и отрывался от дома, заставляя Алю испытывать острые
приступы страха перед грядущим одиночеством, так вот, в этот самый период
Элеонора Николаевна случайно натолкнулась на Надьку-Шалаву, мать Андрея.
Разумеется, теперь она была уже не Шалавой, но все равно оставалась Надькой,
несмотря на свои «хорошо за пятьдесят».
Былая красота стерлась с ее лица, по которому годы прошлись
наждачной бумагой, пропитанной нищетой и пьянством, и оставили вмятины, морщины
и потертости. Но узнать ее все равно можно было, и Аля узнала. Тем более что и
Надька ее узнала.
Надежды на удачное замужество, которое непременно состоится,
как только она избавится от сына, не оправдались, тот красивый и богатый,
который рассматривался Надькой в качестве потенциального жениха, сыграть
свадьбу не успел, потому как сел в тюрьму всерьез и надолго по статье «Хищение
государственной собственности», да к тому же в особо крупном размере. Но в круг
своих друзей-приятелей он Надьку ввести успел, так что после его ареста
девчонка пошла по рукам, прилипая к тому, кто сделает больше подарков, купит
больше тряпок и будет водить в рестораны. В конце концов, она таки вышла замуж,
не за «делового», конечно, но за вполне приличного паренька, имеющего, помимо
основной работы, еще и приработок: он в свободное время шоферил у тех самых
«деловых». Родился сын Петька. Надька в очередной раз взбрыкнула из-за какой-то
ерунды, собрала вещи и ушла, а через месяц подала на развод.
Совершенно непонятно, как случилось, что их развели сразу,
на первом же судебном заседании, обычно при наличии детей с первого раза брак
не расторгали, но здесь что-то засбоило в отлаженной системе советского
правосудия. Надька пустилась во все тяжкие, подбросив Петьку бывшему мужу, и
очень скоро нашла себе жениха. В годах, при деньгах и лысине, а она-то,
наоборот, при молодости и красоте. Новый жених готов был принять ее с ребенком,
Надька забрала у бывшего мужа Петьку, радостно переехала к будущему мужу, они
зарегистрировались, но через полгода она и от этого мужа ушла. И вернулась к
тому, первому, Петькиному отцу. Какое-то время все шло хорошо, и муж любил, и
деньжата водились, а потом все пошло хуже и хуже. Муж Володя начал попивать, и
чем больше он себе позволял, тем меньше становился приработок, поскольку ехать
в машине с нетрезвым водителем желающих как-то не находилось. Надька таскала
его к докторам, определяла на лечение, один раз даже на принудительное, которое
вроде бы помогло, потому что Володя некоторое время не пил совсем. Впрочем,
пить-то особо было не на что, это при советской власти можно было втроем
прожить на две рабочие зарплаты и еще оставалось на водку. А в девяностые годы
этот фокус уже не проходил.
Хоть и прибавилась третья зарплата - Петькина, но все равно
жили они в такой беспросветной нищете, что хоть вешайся. Фабрика, на которой
работала Надька, закрылась, и снова остались они при двух зарплатах, потому что
в ее-то годы и с таким испитым лицом ее ни на какую работу не брали. Потом
прошло сокращение на заводе у мужа, и он, само собой, под это сокращение попал,
потому как имел репутацию человека пьющего и ненадежного. Петька денег
родителям давать не хотел, у него жизнь молодая, она своего расхода требует. В
общем, перебивались кое-как, начали вещи продавать, мебель и посуду по дешевке
отдавали, хватались за любой заработок, хоть подъезды мыть, хоть у метро
петрушкой торговать.
Вот в такой тяжкий момент их жизни и попалась им на пути
холеная и обеспеченная Элеонора Николаевна.
Одиночество не так тяжело, как страх, перед ним. Из этого
страха Аля и сделала то, что сделала. Она включилась в помощь Надькиной семье.
Пожалела. Свободные деньги были, и немалые, и Аля занялась обустройством их
быта. Дала средства на косметический ремонт квартиры и даже привела знакомых рабочих-ремонтников,
которые - она точно знала - делают качественно и берут недорого. Купила им
новую мебель, сходила с Надькой в ГУМ, приодела ее. Привезла новый хороший
телевизор вместо того, который был продан год назад за триста рублей. Потом
Надька, смущаясь, попросила денег на приличный костюм для мужа: вроде бы
нашелся человек, готовый взять его на работу в какой-то автосервис, и надо
прилично выглядеть. Аля деньги дала. Потом Надька еще несколько раз жаловалась
на какие-то возникающие надобности и получала от Али деньги.
А потом сын Элеоноры Николаевны получил диплом и уехал в
Санкт-Петербург, куда его отправила та фирма, в которой он вот уже три года
работал. В Питере у этой фирмы открывался филиал, и туда требовался молодой,
энергичный и имеющий специальное образование управляющий. Аля поехала вместе с
сыном, чтобы помочь ему обустроиться на новом месте и наладить быт. Ее не было
в Москве полгода.
Через полгода она вернулась и зашла к Надьке, навестить,
узнать, как дела, не нужно ли чего. Зашла - и обмерла. Ни телевизора, ни прочих
вещей, кроме, пожалуй, мебели, в квартире не осталось. Зато посреди большой
комнаты, на стене, красовалась фотография Надькиного мужа Володи с повязанной
по диагонали черной траурной ленточкой. Он сорвался. И за полгода пропил все,
что появилось благодаря Але. Вещи, посуду, одежду. Денег все это стоило
приличных, и пил он много. Его нашли в скверике возле соседнего дома, в
сугробе, с бутылкой в руке.
Надька кинулась на Алю с кулаками.
- Это ты во всем виновата! - орала она, срываясь на
визг. - Если бы не твои проклятые деньги, Володька был бы жив! Если бы нечего
было продавать, так он бы и не продавал, и не пил бы! И не умер бы!
- Прости, - только и смогла выдавить из себя Аля. Она
развернулась и ушла, тихонько закрыв за собой дверь. А через пару недель на
арену вышел Петр, которого прежде Аля видела всего несколько раз, да и то
мельком. Сначала он позвонил и попросил разрешения зайти к ней домой. Аля
недоумевала, зачем это нужно, но согласилась.
Петр пришел с цветами и тортом. Он был вежлив, спокоен,
извинялся за истерику, устроенную матерью. Делился жизненными планами, сетовал
на отсутствие образования. Восхищался картинами, висящими в Алиной квартире,
говорил комплименты уму, образованности и вкусу хозяйки.
Аля в тот, самый первый раз ничего не поняла. С чего он
приходил? Зачем? Извиниться за мать? Это можно было сделать по телефону.
Через несколько дней он снова позвонил и снова попросил
разрешения зайти.
- А что случилось? - встревоженно спросила Аля. - С
мамой что-нибудь?
- Да. Мне нужно с вами посоветоваться.
Он пришел снова с цветами, но теперь уже не с тортом, а с
бутылкой дешевого плохого вина, пить которое Аля наотрез отказалась. Петр
говорил о том, что мать стала совершенно невыносимой, она все время или плачет,
или пьет, без конца орет на него, не готовит еду и не убирает в квартире. Одним
словом, жить с ней вместе никак невозможно. А денег на то, чтобы снять
квартиру, у него нет, зарплаты хватает еле-еле на прокорм.