Мертвый остров - читать онлайн книгу. Автор: Николай Свечин cтр.№ 12

Главная забота поселенца – выстроить дом. Потому как это необходимое условие для перехода потом в крестьяне. Они с прошлого года, может, вы слышали, имеют право переехать на материк. Дом, стало быть, нужен из формализма. Как говорят сами поселенцы, для правов… Настоящих жилищ, где можно было бы существовать, на Сахалине почти не строят. А ставят собачью будку, кроют ее корой, в лучшем случае соломой. И показывают надзирателю: вот, мол, гляди. И мучаются в ней потом все шесть, а то и десять лет, пока длится ссылка. Так-то…

Мужчины помолчали. За окном неспешно ползла унылая, скучная лента пустыни. Ни человека, ни кустика… Бисиркин покосился на это безобразие, раскурил новую сигару и продолжил:

– Наконец, отбывши и каторгу, и поселение, наш несчастненький производится в крестьяне из ссыльных. Это предел мечтаний всех сахалинцев. Можно на законных основаниях бежать с острова! Новоиспеченный крестьянин так и поступает. Он имеет право приписаться к сельскому обществу в любом месте Сибири, за исключением Семипалатинской, Акмолинской и Семиреченской областей. Или поселиться в городе и заняться там любым ремеслом. Крестьянин из ссыльных не может только одного: вернуться домой, на родину. Никогда.

– Но вот несколько подобных плывут сейчас с нами на корабле, – возразил Таубе. – Что мешало им навестить родную деревню?

– Навестить можно, – ответил штабс-капитан. – Жить нельзя. По торговым делам бывшие ссыльнокаторжные могут пребывать даже в столицах! На срок до шести месяцев. Но потом обязаны вернуться в Сибирь.

Лыков между тем заказал графинчик водки и подходящую закуску. Пояснил попутчикам:

– Как глянешь за борт – хочется выпить! Тоскливое место.

Троица выпила, крякнула с одинаковым довольством, и Бисиркин продолжил:

– Для чего я это рассказываю? А чтобы подойти к вопросу о побегах, вот… Бессрочнокаторжных на Сахалине немного, примерно десятая часть от всех. Причем некоторые получили сие отличие, так сказать, уже на месте – за побеги или новое преступление. Но как раз бессрочные дают основной процент побегов. За первый полагается добавочных четыре года. Рецидивисты же получают сто плетей, бессрочную каторгу, приковывание к тачке на три года и содержание в разряде испытуемых на срок двадцать лет. Это фактически смертный приговор…

– Сергей Иванович, я правильно понял, что бегут именно бессрочные? – уточнил Лыков. – А кто ходит и без цепей, и без конвоя, те не нарываются?

– И так, и не так, Алексей Николаич. Попасть в разряд исправляющихся уже большая льгота. Умнее не портить отношений с начальством и держаться этой линии: поселенец – крестьянин – житель материка. Но и из вольной тюрьмы случаются побеги, и даже бывает, что срываются поселенцы. Сдают нервы, и люди с отчаяния уходят в тайгу.

– Поселенцу-то зачем бежать? Ведь поймают – снова кандалы наденут!

– Я же говорю: с отчаяния. Большинству каторжных жизнь на острове не под силу. Переводиться из разряда в разряд, угождать самому последнему негодяю-надзирателю… Терпеть голод и холод… И все это – десятилетиями. Люди словно сходят с ума. Причем сразу многие! Как это у докторов называется?

– Психоз, – подсказал Таубе.

– Вот! Психоз, – повторил штабс-капитан понравившееся ему ученое слово. – Так возникают волнения и стихийные побеги большими группами. Вопреки здравому смыслу и даже чувству самосохранения каторжные толпами уходят в тайгу.

– Хорошо, это мы поняли, – подытожил барон. – Ну а куда они бегут? На юг, к японцам?

– К каким японцам? – удивился Бисиркин.

– Ну, на Японские острова.

– Господь с вами, Виктор Рейнгольдович! Какие еще острова? Бегут всегда на запад, к Татарскому проливу. Оттуда ведь самый короткий путь на материк! Переплыл его каким-то образом – и уже, считай, спасся. Во Владивостоке полно притонов и повсюду бывшие сахалинцы, которые помогут и не выдадут. Например, там есть знаменитая слобода. Это в двух верстах от города, в долине Первой Речки. На карте она называется поселок Подгорный, но в народе – Каторжанка. Пятнадцать лет назад здесь поселили тридцать семейств бывших ссыльнокаторжных. По нарядам от полиции они выполняют тяжелые и грязные работы по всему Владивостоку. Вот где нужно искать беглых! Один большой притон. Кто сумел вырваться с острова, сразу идет в Каторжанку и там прячется.

– А еще куда бегут? – полюбопытствовал Лыков.

– Еще куда? – задумался Бисиркин. – Ну, можно в уссурийскую тайгу. Там ихнего брата, беглого, тоже хватает. Есть и другой маршрут: перейти пролив на севере, где узко, и двигать к Николаевску. Дальше через Софийск и Мариинск на Читу. Забайкальские казаки принимают беглых в зиму. А летом те идут хоть до Петербурга! Вообще, изволите ли знать, на места для побегов устанавливается мода.

– Мода?

– Так точно. Прежде все стремились к Погиби, где самое узкое место в проливе.

– А покажите нам на карте, – потребовал Таубе, доставая складную карту Сахалина.

– Есть! Ну-ка… Вот здесь. Ширина моря – всего семь верст. В тихую погоду за два часа можно пересечь на сеноплавке. А зимой по льду еще сподручнее. Но начальство в конце концов смекнуло, и в устье речки Погиби наладили пост. Беглым осталось два пути: на север отсюда или на юг. Северный путь сложнее. Безлюдная земля! С голоду помрешь… Опять же тут пролегает зимний тракт из Николаевска, и по нему стоят починки. Вот они на карте: Вааз, Ныйде, Ноксы, Тенги и Лангр. Это все селения орочен, куда начальство отправило по нескольку семейств ссыльных. Из числа надежных. Летом они ловят рыбу да ждут зимы. А как встанет в Татарском проливе лед, открывается санный путь из Николаевска-на-Амуре прямиком до Александровского поста. Вместо лошадей бегут собаки. И возят они всю зиму казенную почту, а еще товары. Несколько якутов-промышленников ведут с островом торговлю. Привозят необходимое и меняют на соболиные шкурки. Так что по северу выходит как бы почтовый тракт. Людно, и беглым, стало быть, неудобно.

Потому, когда Погиби закрыли, начали они спускаться южнее. В моду вошел Сартунай. На карте его нет, но это примерно тут. О прошлом годе и на Сартунае поставили кордон. Беглые принудились идти еще ниже, к устью речки Найры. Вот она.

– Выходит, здесь сейчас главная заводь беглецов? – спросил Лыков, внимательно разглядывая карту.

– Так точно. От селений далеко, места дикие. Но пригодные для пропитания, не как на севере.

Лыков пометил это в записной книге.

– Народ бежит круглый год, – продолжил Сергей Иванович. – Кроме, конечно, переходных месяцев, когда распутица. Кому-то сподручнее зима, чтобы миновать пролив по льду. Это обычно русские. Но большинство бежит летом. На огородах уже есть картошка, а в лесу – ягоды. С голоду, стало быть, не пропадешь. Драпают обычно люди одного племени, потому как в тюрьме все построено на землячествах. Кавказцы когда бегут, среди них нет ни одного русака. А шайки случаются большие, по пятьдесят-шестьдесят человек! Южным народам особенно невмоготу на каторге. Они не могут есть ржаного хлеба, их с него рвет. А одной баландой сыт не будешь. Ну и… Крымчаки с крымчаками, бессарабцы с бессарабцами. Чеченцы самые отчаянные. А самые выносливые – хунхузы. Эти вообще могут питаться лишь кореньями и не теряют силы. Удивительный народ!