– Триста, – сказал Боумонт. – Ставлю триста фунтов, что до королевского дня рождения она станет маркизой.
Ваутри подавил улыбку. Сделал Дейн что-то мисс Трент или не сделал, но он на ней не женится.
Это не значит, что Дейн вообще никогда не женится. Но его брак будет нагромождением чего-то шокирующего, отвратительного и постыдного для семьи – как для немногих живущих, горстки дальних родственников, так и для легиона умерших. Его невестой, конечно же, станет любовница, вдова или дочь известного предателя или убийцы. Также она может быть знаменитой шлюхой. Идеальной невестой для него была бы содержательница борделя, помесь ирландки с евреем, у которой последний любовник был повешен за то, что изнасиловал и удушил единственного законного отпрыска герцога Кента – девятилетнюю Александрину Викторию.
Женитьба Дейна на ком бы то ни было в течение двух месяцев так же нереальна, как путешествие к другой галактике.
Ваутри принял пари.
Это было не единственное пари, которое заключалось в Париже на той неделе, и не самое большое, в котором фигурировали имена Дейна и Трент.
Проститутки, ставшие свидетельницами прихода мисс Трент в гостиную Дейна и последовавшего за тем преследования, рассказали об этом подругам и клиентам. Мужчины, гости Дейна, тоже выбалтывали эту историю – с обычными для таких случаев преувеличениями – каждому, кто хотел слушать, а хотели все.
И все, конечно, имели свое мнение. Многие подкрепляли его деньгами. В течение недели Париж бурлил и волновался, как римляне, с нетерпением ожидающие боя между двумя самыми могучими гладиаторами.
Проблема была в том, чтобы заманить их на одну арену. Мисс Трент вращалась в респектабельном обществе, лорд Дейн рыскал среди полусвета. Они умышленно избегали друг друга. Ни одного из них ни уговорами, ни хитростью не удавалось вызвать на беседу о втором.
Леди Уоллингдон, которая прожила в Париже полтора года и большую часть этого времени с переменным успехом старалась стать главной хозяйкой салона, увидела для себя возможность, которая предоставляется раз в жизни, и ухватилась за нее.
Она дерзко объявила бал на тот самый день, когда одна из ее конкуренток устраивала маскарад. Это было через две недели после представления «Погоня за мисс Трент по улицам Парижа». Хотя леди Пембури и ее внучка и внук не принадлежали к сливкам парижского или лондонского общества и в других обстоятельствах леди Уоллингдон этого бы не сделала, она пригласила их на бал.
Она также пригласила лорда Дейна.
Потом она постаралась, чтобы все об этом узнали. Хотя леди Уоллингдон верила, что мисс Трент поработила лорда Дейна, она не ожидала, что он придет. Все знали, что заставить маркиза Дейна посетить светское мероприятие – все равно, что заставить его пригласить палача проверить остроту топора гильотины на его шее.
С другой стороны, по отношению к мисс Трент Дейн вел себя необычно, и это давало шанс. А где есть шанс на совершенно невозможное событие, там всегда будут люди, желающие при этом присутствовать.
У леди Уоллингдон такими оказались все, кого она пригласила. Она не получила ни единой записки с отказом. Даже от лорда Дейна.
Но он не прислал и записки с подтверждением, так что ей не придется притворяться, что она не знает, придет он или нет, а потом беспокоиться, что ее уличат во лжи. Она могла с чистой совестью держать приглашенных в тревожном ожидании. А пока вдобавок к собственным лакеям она наняла дюжину дородных французов.
Тем временем Джессика переживала свое поражение. После трех стычек с Дейном простое животное влечение перешло в безоглядную влюбленность. Симптомы стали не просто опасными, а устрашающими.
На приеме у мадам Врайсис мистер Боумонт сделал несколько скользких замечаний о Дейне, и Джессика, нервы которой еще вибрировали после пылких объятий, ответила ему слишком резко. Понимающая улыбка Боумонта говорила о том, что он догадался о ее проблеме и не преминет доложить Дейну.
Но через неделю Боумонт внезапно уехал из Парижа, а Дейн на милю не приближался к ней после того сокрушительного поцелуя в грозу.
А значит, даже если ему сказали, что он вскружил голову Джессике Трент, ему это безразлично. Вот и хорошо, уверяла себя Джессика.
Потому что маркиза Дейна женщина заботит только до тех пор, пока он не затащит ее в кровать или на стол в таверне; потом он расстегнет штаны, сделает свое дело и снова застегнется.
Влюблена она или нет, но лучше не искушать судьбу новым столкновением, когда он может сам увидеть, как она обмирает, и ему придет в голову позаботиться о ней известным способом.
Она почти убедила себя, что самое умное – это немедленно уехать из Парижа, и тут поступило приглашение от леди Уоллингдон.
В течение суток Джессика, как и весь Париж, думала о том, что Дейн тоже приглашен.
Нетрудно было догадаться: главным развлечением будут она и Дейн. Джессика также понимала, что много денег будет ходить по рукам на предмет ее подвигов с его светлостью – или отсутствия таковых.
Она решила, что не пойдет.
Женевьева решила иначе.
– Если он придет, а тебя не будет, он почувствует себя униженным. Даже если он только пожелает пойти, но узнает, что ты не пойдешь, он почувствует то же самое. Я знаю, это нерационально и несправедливо, но мужчины таковы, особенно когда воображают, что задета их гордость. Лучше пойти, иначе он обрушит на тебя свою ярость, чтобы успокоить раненые чувства.
Джессика сильно сомневалась, что у Дейна есть чувства, чтобы их можно было ранить, но она также понимала, что Женевьева на семьдесят лет опытнее ее в том, что касается мужчин. Причем большого количества мужчин. Приглашение было принято.
Лорд Дейн не мог решить, что делать с приглашением леди Уоллингдон.
Рассудок рекомендовал сжечь его.
Другая часть мозга советовала затолкать его в глотку ее светлости.
В конце концов, он сунул его в сундук, где уже лежала растоптанная шляпка и зонтик в оборочках. Он сказал себе, что через полгода будет смотреть на эти вещи и смеяться. А потом он их сожжет, как некогда сжег перчатки, которые были на Сюзанне, когда он впервые коснулся ее руки, и перышко, упавшее с ее шляпы, и записку с приглашением на тот роковой обед у дяди.
В настоящее время ему нужно было решить, как свести счеты с мисс Трент, а также с благочестивыми ханжами, которые желают посмотреть, как она совершит чудо – поставит лорда Вельзевула на колени.
Он знал, что для того леди Уоллингдон и пригласила его. Для респектабельного Парижа нет ничего лучше, чем лицезреть его падение. А то, что убийцей будет худенькая английская старая дева, делает такую перспективу еще заманчивее. Он не сомневался, что каждый самодовольный болван в Париже мечтает о его поражении, и чем оно будет унизительнее, тем лучше.