Волчья сыть - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Шхиян cтр.№ 60

Коварство ее замысла вскоре стало понятно, ее собеседница заинтересовалась тем, что ей говорила Алевтина, и обратилась непосредственно ко мне за какими-то разъяснениями. Причем использовала, увы, французский же диалект. Мне пришлось только с сожалением развести руками. Алину собеседницу такое невежество так удивило, что она разом потеряла ко мне интерес.

— Получил за свой «бред»? — ехидно поинтересовалась моя «деревенская дурочка» на чистом русском языке.

— Один-ноль в твою пользу, — признал я.

— То-то, не будешь впредь надо мной смеяться, — сказала Аля, верно поняв неизвестное ей выражение «бренд».

Пока шла эта семейная пикировка, слуги начали разносить еду. Перед каждой сменой блюда в дверях возникал легендарный повар месье Жан и произносил его название на французском языке. Я не претендую на звание квасного патриота, но не все из того, что приготовил француз, мне безоговорочно понравилось. Некоторым предлагаемым блюдам, на мой взгляд, не хватало нашей российской простоты и масштабности. Но, в основном, изысканность еды впечатляла. Хотя каждый день питаться жульенами и трюфелями я бы не хотел. Селедочка, сбрызнутая уксусом, под колечками репчатого лука, с разварной картошечкой, да под хорошую водочку! Что еще нужно русскому человеку!

Судя по реакции ближних от меня гостей, таких патриотов здесь собралось немало. Уписывая за обе щеки французские деликатесы, они успевали сетовать об «упущенных возможностях» в виде бараньего бока с гречневой кашей и расстегайчиков с осетриной.

— Француз, он что! Он существо субтильное, — заговорил помещик Потапов, напоминающий обликом своего лесного тезку Михаила Потапыча. — Поглядите на этого месье Жака. Разве это повар — одна только видимость. Вот у меня повар, так это повар, поверите, боком в дверь не проходит, пузо ему мешает, только передом! А уж готовит — пальчики оближешь.

— Не скажите, особливо в качестве трюфелей, кои в нашем отечестве не произрастают, однако аромат имеют способствующий, — перебил Потапова не менее обширный барин, с более, чем у того, мягкими, даже женственными чертами расплывшегося лица.

— Что трюфеля! — вмешался в разговор новый собеседник. — Вы, батюшка, покушайте моей стерляжьей ушицы, никаких заморских блюд не захотите. Это я вам скажу, что-то! Чистый амур!

Услышав про стерляжью уху, я вспомнил анекдот про своего прославленного однофамильца. Как-то Иван Андреевич пришел в гости, но сидел как на иголках — все порывался уйти домой.

— Куда вы так спешите, Иван Андреевич? — поинтересовались удерживающие знаменитого баснописца хозяева.

— Дома меня стерляжья уха ждет, — сознался Крылов.

— У нас поедите, сейчас обед подадут.

Крылов согласился и остался на обед. Только он кончился, как он опять заспешил.

— Иван Андреевич, куда же вы?

— Я уже говорил, меня дома стерляжья уха ждет!

После основной части званого обеда гости на время, для отдохновения разошлись: мужчины — в курительную, дамы — в малую гостиную. В это время слуги сооружали в конце залы импровизированную сцену. Своего театра у Трегубова не было, но оказалось, что в торжественных случаях его дворовые показывают «живые картины».

Меня это развлечение заинтересовало. Когда все было готово, мы всей компанией собрались в зале и сели в расставленные амфитеатром кресла. Сцена была самой простой: сколоченная три на два метра рама, украшенная позолоченной резьбой. Актеры, спрятавшись за занавесом, становились в экзотические позы, и, когда были готовы, штору отдергивали. Они демонстрировали картины из античной мифологии.

Зрелище было прелестное. Мужчины, хохотали, разглядывая припудренных мукой обнаженных нимф, наяд и дриад, а женщины хихикали и тупили глазки при виде коротконогих, мускулистых греческих героев.

Особый ажиотаж вызвала сцена свидания Эрота и Психеи. Психеей оказалась та самая вожделенная Кузьмой Платоновичем Фекла, а Эротом здоровенный голый мужик с мощными, широкими чреслами, украшенными бумажным фиговым листиком, неизвестно зачем приклеенным много выше, чем нужно, почти в середине живота.

То, что Психея — это и есть Фекла, я догадался и по великолепным бокам, и по реакции пускающего слюни Кузьмы Платоновича, и поведению стоящего в дверях буфетчика Ваньки Сивого, грустного алкоголика, с гордостью за красавицу жену снисходительно поглядывающего на восхищенных зрителей.

Эта картина была последней, и, как только начался закрываться занавес, с хоров грянула музыка. Оркестр у Трегубова был скромный: две скрипки, альт и почему-то жалейка. Играли музыканты так себе, не слаженно и фальшиво, однако, невзыскательная, подвыпившая публика была в полном восторге. Музыка дополнила впечатление о богатстве и утонченности хозяина.

Так что званый обед, можно сказать, удался. Непонятно было только, с чего это мы так веселимся. Впрочем, до бала и танцев дело не дошло. Музыканты три раза подряд исполнили одно и то же музыкальное произведение и, обласканные аплодисментами, удалились. Видимо, оркестр Трегубов завел совсем недавно, и тот еще не наработал достаточный репертуар.

На Алю музыка произвела огромное впечатление. Это была ее первая встреча с «большим искусством». Я, понятно, никаких критических замечаний не делал и, чтобы ее не обижать и не разочаровывать, старался об этом хаосе, слегка организованном гармонией, не думать.

Не дожидаясь начала разъезда гостей, мы незаметно ушли к себе и закончили вечер вдвоем. Нам было удивительно хорошо и покойно. Мы целовались, стояли у вечернего окна, держа друг друга в объятиях, потом лежали в постели и занимались любовью. Было замечательно побыть просто так, вдвоем, отгороженными любовью от всего остального мира. Утомленные ласками, мы вскоре уснули. Аля положила мне голову на плечо и мирно сопела в ухо, а я в полусне оберегал ее от чего-то и заботливо прикрывал одеялом.

Жизнь была полна и прекрасна. Мы молоды и влюблены. Стояла теплая летняя ночь, все было прекрасно, мы крепко спали, еще не зная, что провели один из самых спокойных и счастливых дней своей недолгой семейной жизни.

Двести метров молодого леса мы преодолевали больше часа. Деревца росли так плотно друг к другу, что приходилось буквально прорубаться и продираться сквозь их непроходимые заросли. И ещё в лесу было так душно и влажно, что пот заливал лица, привлекая тучи мошкары.

Этот лес имел самую дурную славу в округе, поэтому мы и решили начать именно с него. До заклятого места, сколько позволяла заросшая травой дорога, нас довезли на телеге. Доставив нас на место, возница вернулся в имение, и дальше мы пошли пешком.

— Тут самое гиблое место и есть, — в который раз повторял кузнец Тимофей, словно извиняясь за непроходимую дорогу.

— Много здесь людей-то сгинуло? — поинтересовался у него Иван, когда мы, выбившись из сил, присели отдохнуть на случайно попавшейся в чащобе полянке.