У каждого своя цена - читать онлайн книгу. Автор: Лорен Вайсбергер cтр.№ 3

— Что?

—Schadenfreude [6] . Ты же не извлекаешь эмоционального наслаждения или другой выгоды из ее несчастья?

— Пенелопа не несчастна, она в эйфории. Это я несчастна.

— Ты так считаешь? Знаешь, тебе не так уж и плохо. Ты, дорогая, хотя бы не собираешься замуж за паршивого испорченного сопляка, чьи природные таланты исчерпываются умением проматывать денежки родителей и выкуривать марихуану тоннами. Я прав?

— Да, конечно. Просто у меня ощущение, что все резко изменилось. Пенелопа — моя жизнь. И вдруг она выходит замуж… Я знала, рано или поздно это случится, но не думала, что так скоро.

— Как тебе известно, брак — это буржуазный предрассудок, Бетт.

Память услужливо подсунула воспоминание о традиционных воскресных бранчах: Уилл, Саймон, ресторан «Эссекс», я и раздел «Стиль» в «Санди таймс», особенно «Спортивная страничка одиноких девушек». Не один год во время бранчей мы разбирали венчания по косточкам, всякий раз заканчивая сеанс злорадным хихиканьем, ибо творчески читали между строк.

Уилл между тем продолжал:

— Почему, черт побери, все вы так стремитесь завязать длительные отношения и тем самым выхолостить индивидуальность человека? Посмотри на меня: шестьдесят шесть лет, никогда не был женат и абсолютно счастлив.

— Ты гей, Уилл. Да и не в этом дело: ты, между прочим, носишь кольцо на безымянном пальце!

— Значит, ты считаешь, я женился бы на Саймоне, если б мог? Однополые браки, как в Сан-Франциско, не моя стихия. Не в этой жизни.

— Вы с Саймоном жили вместе еще до моего рождения. Ты осознаешь, что вы фактически супруги?

— Ответ отрицательный, детка. Каждый из нас волен уйти в любой момент, без утомительных юридических или эмоциональных сложностей, потому-то мы и остаемся вместе. Но довольно об этом: я не открою тебе ничего нового. Расскажи лучше, какое у Пенелопы кольцо.

Хрустя остатками «твиззлерс», я описала кольца до мельчайших деталей. Дядя с удовольствием вникал в подробности. Затем я незаметно заснула на диване и проспала до трех утра, когда Миллингтон тявканьем заявила о своем желании спать в настоящей постели. Прихватив малышку, я поплелась в спальню, улеглась и накрыла голову подушкой, снова и снова убеждая себя, что все не так уж плохо. « Это еще не катастрофа, — повторяла я. — Не катастрофа… не катастрофа…»

Мне, как всегда, «повезло». Празднование помолвки Пенелопа наметила на четверг — раз и навсегда установленный день ужина с дядей Уиллом и Саймоном. Ни одну из встреч отменить невозможно. Я стояла перед своей безобразной, послевоенной постройки, уходящей в небо многоэтажкой в Мюррей-Хилл, отчаянно пытаясь поймать машину, чтобы добраться до огромной дядиной двухуровневой квартиры на западе Центрального парка. Не час пик, не Рождество, не пересменка и не новый потоп, но поймать такси невозможно.

Минут двадцать я свистела, орала, подпрыгивала на месте как умалишенная, пока, наконец, какой-то автомобиль не притормозил у обочины. В ответ на просьбу довезти в жилой квартал таксист буркнул: «Слишком плотное движение», — и машина тут же с визгом сорвалась с места и исчезла. Добравшись, в конце концов, куда надо, я оставила водителю в знак благодарности чаевые в половину стоимости поездки.

— Привет, Беттина, что-то у тебя несчастный вид. Все в порядке? — Джордж, старенький швейцар, знавший меня с детства, упорно произносил имечко, которое родители в свое время выбрали не иначе, как в состоянии помрачения ума. Я настаивала, чтобы люди называли меня Бетт, и большинство так и делали. Лишь родители и швейцар в доме Уилла (старый добряк, которому все сходило с рук) продолжали называть меня полным именем.

— Как обычно, ловила такси, Джордж, — вздохнула я, чмокнув его в щеку. — Как день прошел?

— Не хуже, чем у денди, в точности как всегда, — отозвался Джордж без намека на сарказм. — Утром несколько минут видел солнце и счастлив до сих пор.

Меня чуть не стошнило, но я вспомнила, что Джорджу никогда не приходилось иметь дело с девизами дня.

— Бетт! — услышала я голос Саймона из комнаты доставки корреспонденции, хитро спрятанной в коридоре. — Это ты, Бетти?

— Са-аймо-он, — пропела я, обрадовавшись впервые за несколько дней. — О, Са-а-а-а-аймо-о-о-о-о-он. — Я не стала говорить, что мне придется уйти, не дождавшись ужина.

Саймон вышел из почтовой комнаты в белых теннисных шортах, с сумкой в виде ракетки, закинутой за широкую спину, и обнял меня так крепко, как ни один мужчина традиционной ориентации никогда не делал.

Пропустить ужин у дяди было кощунством: помимо отличного времяпрепровождения, в четверг я получала большую часть мужского внимания, выпадавшего на мою долю за неделю, не считая бранчей.

Каждое воскресенье я сопровождала Уилла, правившего бал, простите, бранч, в «Эссекс», на что сбегались смотреть представители масс-медиа и индустрии развлечений. Уилл славился сердечностью, юмором, радикальными политическими взглядами и стойкой ненавистью к картофелю. Жареное мясо с картошкой, картофель по-домашнему, жареный картофель по-французски, хорошо пропеченный картофель, картофель, запеченный в сыре или сухарях, картофель лионез — все было предано анафеме. Уилл придерживался диеты Аткинса [7] еще до того, как Аткинс вошел в моду, и если он не ел картофель, то картофеля не ел никто.

За тридцать лет совместной жизни Уилл и Саймон выработали ряд ритуалов. Они проводили отпуск только в четырех местах: Сен-Барте [8] (хотя с недавних пор Уилл стал жаловаться, что Сен-Барте слишком «офранцузился»), Палм-Спрингс [9] , Бриджхэмптон [10] , а в выходные иногда — Ки-Уэст [11] .

Джин с тоником они признавали только из бокалов фирмы «Розенталь» [12] , каждый понедельник с семи до одиннадцати вечера проводили в ресторане «У Элейн» и каждый год устраивали рождественскую вечеринку, причем один надевал зеленую кашемировую водолазку, а другой — красную.