— Чепуха, — ответил Лайл. — С кем мне поговорить, если не с тобой? Поехали. Здесь слишком шумно.
Хотя в самом парке было пустынно, во всяком случае, там не было ни души из высшего света, в Уголке оратора царила суета. Разносчики, молочницы, солдаты и праздношатающиеся всех сортов заполонили тротуар. На Кенсингтон-роуд королевские почтовые кареты и дилижансы соседствовали со скромными телегами фермеров, элегантными частными экипажами и пешеходами. Среди экипажей и лошадей сновали беспризорники, коты и собаки.
Именно здесь, в Гайд-парке, началось то самое их первое совместное приключение. В воображении Лайла живо воскресли давние события. Он припомнил Оливию, стоящую с мрачным парнем размером с быка… То, как он избил и убрал парня с дороги… потом забрался следом за ней в фермерскую телегу…
Ожидая ее сегодня на балу, Лайл думал увидеть хорошо знакомую ему тощую девчонку с необычайно яркими глазами.
Увидев Оливию такой, какой она была теперь, он испытал смущение. Он еще не привык к тому, что она стала такой красавицей. Ему было больно смотреть на ее лицо, а округлые изгибы тела, подчеркиваемые покроем амазонки, приводили в беспорядок его чувства.
Эти чувства были сродни тем, какие может вызвать у мужчины любая привлекательная женщина, даже беспутная.
Но в этот момент Лайлу нужен был друг и союзник.
Когда они въехали на лошадях в парк, он понял, что не вполне готов к разговору. Ему требовалось привести в порядок разноголосицу чувств, но он не знал, где именно они находились, в голове или в сердце.
— Наперегонки? — спросил он.
У Оливии загорелись глаза.
Отдохнувшие лошади радостно помчались галопом по безлюдной Роттен-роу. Ее кобыла была такой же резвой, как и его конь, и верхом Оливия ездила с такой же сноровкой и отвагой, с какой делала все в своей жизни. Лайл выиграл, но ненамного, и в самом конце они рассмеялись: и над собой, и просто от чистого удовольствия скакать галопом в это прекрасное осеннее утро.
Они пустили лошадей легкой рысцой и углубились дальше в парк.
Доехав до рощицы вдалеке от оживленных тропинок, они перевели лошадей на шаг.
И тогда Лайл рассказал Оливии о том, что случилось.
— Они лишили тебя средств? — недоверчиво переспросила Оливия. — Но это невозможно! Ты сойдешь здесь с ума. Ты должен вернуться в Египет.
— Я говорил тебе, что они решили удержать меня дома, — ответил он. — Я не понимал, насколько серьезно они настроены. Думал, что пройдет немного времени и они успокоятся или забудут, как обычно. Но сегодня они еще более непреклонны, чем вчера, насчет того проклятого замка. Отец выдаст мне содержание, только если я возьмусь за выполнение их каприза и стану восстанавливать развалины.
— Могу представить ход его мыслей, — проговорила Оливия. — Он думает, что тебя увлечет эта стройка и ты перенесешь свою страсть на нее.
— Мою страсть? — У Лайла виновато заколотилось сердце.
— Твои родители ревнуют тебя к Египту, — пояснила Оливия. — Они не понимают разницы между старинным замком и древними памятниками. Для них к «старью» относится и то и другое.
Он бы не стал называть Египет страстью, но Оливия считала так, и, в конце концов, возможно, то, что он испытывает к этому месту и к своей работе там, и было в каком-то роде страстью.
Оливия так хорошо все понимала, иногда даже лучше, чем он сам. Но ведь она принадлежала роду Делюси, который выжил на протяжении многих поколений благодаря тому, что великолепно понимал людей и сосуществовал с ними.
— Наверное, я должен быть благодарен, что они не додумались раньше использовать денежный рычаг воздействия на меня, — сказал Лайл.
— Если бы они это сделали, твои расходы оплатил бы лорд Рэтборн, — не согласилась Оливия.
— Твой отчим и так сделал для меня предостаточно, — ответил Лайл. — Ему нужно думать о тебе, твоих сестрах и братьях.
— Я могла бы отдать тебе свои деньги, — предложила Оливия. — Ты знаешь, что я бы так и сделала.
— Это было бы ужасно неприлично. Я рад, что это невозможно. — Лайл знал, что на пользование ее денежными средствами были наложены серьезные ограничения, чтобы оградить девушку не только от охотников за приданым, но и от нее самой. В личности Оливии странным образом сочетались расчетливый ум и щедрое сердце. Ее вчерашнее выступление в защиту оборванца было типичным для нее.
Оливия подъехала к Лайлу поближе и протянула руку в перчатке, чтобы коснуться его руки.
— Я не потерплю, чтобы ты оказался здесь в ловушке, — произнесла она. — Мы что-нибудь придумаем.
Вот он, этот блеск в больших синих глазах.
— Мы не сможем ничего придумать, — твердым голосом сказал Лайл.
Оливия была его подругой, союзницей и наперсницей, но от импульсивности ее взрывного характера у него порой волосы вставали дыбом. У него, который ежедневно имел дело со змеями, скорпионами, крокодилами, работал рядом с ворами и убийцами и, что хуже всего, был вынужден контактировать с официальными властями.
Мягко говоря, Оливия была способна на безрассудные поступки.
Подумать только, девять лет назад она соблазнила его на путешествие в Бристоль в поисках пиратского клада. Эта идея тогда полностью захватила воображение Оливии. Для Лайла, если бы не вмешался лорд Рэтборн, это могло бы закончиться очень плохо, например, его отправили бы в школу в Шотландии, где процветали садистские методы воспитания. Тем, что отправку в шотландскую школу заменили поездкой в Египет, Лайл был полностью обязан лорду Рэтборну. Но теперь он мужчина, а не мальчик, и ему не следует полагаться на чудо. К тому же он не ожидал и не хотел, чтобы друзья и родственники выручали его из каждого трудного положения.
— Нет, Лайл, ты должен выслушать, — упрямо сказала Оливия. — У меня есть одна замечательная идея.
Оливия с идеей?!
Перспектива, должная вселить ужас в сердце любого человека, который обладает хотя бы малой толикой ума и чувством самосохранения.
— Никаких идей, — проговорил Перегрин. — Ни в коем случае.
— Давай поедем в Шотландию, — предложила Оливия. — Вместе.
У нее так стучало сердце, что его стук, наверное, был слышен даже в Кенсингтонском дворце. О шотландском замке она думала с субботы.
— Ты с ума сошла? — спросил Лайл.
— Я знала, что ты так и скажешь.
— Я не поеду в Шотландию.
— Но мы поедем вместе. Будет весело. Это же приключение!
— Не смеши меня, — ответил Лайл. — Мы больше не дети. И тебе не сойдет с рук поездка с мужчиной в Шотландию. Твои родители никогда не одобрят это.
— Им не нужно ничего знать.
— Оливия! — округлил глаза Лайл.
— Завтра утром они едут в Дербишир, — сказала она. — Я остаюсь в Лондоне с прабабушкой.