Русич. Последняя битва - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Посняков cтр.№ 5

А зрителям нравилось! Они и сами подскакивали, подхохатывали, били в ладоши и в морды попавшимся воришкам, во множестве шнырявшим в толпе наравне с продавцами пирогов с требухою, скороспелого сбитня, браги, медового перевара и прочего дешевого простонародного пойла.

Пронька смотрел-смотрел – плюнул, перекрестился да повернулся было уйти. Не ушел – Иван-то Петрович, боярин-батюшка, глаз от пляшущих скоморохов не отрывал, ногою в сапожке малиновом притопывал:

– Эх-ма, эх-ма-а! Эх, хорошо пляшут, заразы!

Уйдешь тут, как же!

Пока подарки выбирали, пока скоморохов смотрели, пока туда-сюда – дело к вечеру. Похолодало, утомившееся за день солнце нырнуло за дальний лес спать. Раничев зябко поежился и плотней запахнул однорядку. Тут как-то незаметно вдруг исчезли, разбежалися скоморохи, вот только что они тут были, скакали – и нету. Вот только что бились-колотились-звенели барабаны, бубны, варганы – и стихло все. Зрители тоже хлынули по сторонам, кто куда. Иван с любопытством покрутил головой и осклабился, обнаружив причину столь быстрого опустения – отряд городской стражи во главе с каким-то священником или монахом. Ну понятно, духовные не вынесли «глуму» и «сраму», прикрыли лавочку, а жаль – нескучное было действо.

– Что ж. – Раничев потер руки, осмотрелся, подмигнул слугам. – Теперь можно и в корчму. По чарочке да домой. Подарки не потеряли?

– Да нет, господине, храним.

– Ну и слава Богу. Тогда идем за башню, к Ефимию.

За старой полуразрушенной башнею как раз и располагалась самая известная угрюмовская корчма, куда и направился боярин Иван Петрович Раничев вместе со своими феодально зависимыми людьми. Направился, надо сказать, вовремя – в корчме уже собралось довольно много народу, еще немного – и не хватило бы места. Все не голь перекатная – богатые купцы-гости, служилые за испомещаемую землицу люди – дворяне и дети боярские – даже пара именитых вотчинников – и те сидели за богато накрытым столом, брады уставя. Оно и понятно – праздник. Хороший, весенний, светлый. Чего дома-то в этакий день сидеть? Все правильно, сначала в церкви отстояли обедню, потом скоморохами развлеклись, теперь самое время оскоромиться – погулеванить, попить, песен попеть-послушать.

– Иване Петрович! – узнав, закричал кто-то. – Давай к нам.

Раничев присмотрелся: ба, знакомые все лица! Бывший монах Гермоген, а ныне – расстрига и один из богатейших купцов княжества.

– Здорово, брате! Как поживаешь? Как супружница, детушки?

– Да все подобру, слава Господу. Сам-то как?

– И я неплохо.

– Эй, служка, тащи еще кувшинец! Мальвазеицы? Вкусна, собака! Вижу, вижу – щуришься. Ну мальвазеицу – это мы для начала, а потом и стоялого медку тяпнем, а, Иване Петрович?

Расстрига шустро подозвал служку, зашептал в ухо и, дав для ускорения подзатыльник, гулко захохотал. Служка побежал шустро – что и сказать, бывшего монаха Господь силушкою не обделил, сей блудный монастырский сын подковы гнул запросто.

Тяпнули мальвазеицы за встречу, потом перешли к медовухам. Медок принес сам хозяин корчмы, дядько Ефимий, тот еще упырь. Бородища лопатой, светлая, нос ноздреватый, широкий, правый глаз вытаращен, левый – хитро прищурен, словно бы высматривает, где б чем поживиться?

– Угощайтеся за-ради Святого праздника, гостюшки дорогие. – Корчмарь поклонился Ивану в пояс и ловко выставил на стол объемистую корчагу с медовухой и яства – жареную утку, медвежий язык, белорыбицу.

Пока ели-пили, в корчме стало еще гораздо шумнее. Уходили старые, засидевшиеся компании, на их место усаживались за стол новые. Подзывали служек, звенели монетой, переговаривались. И вдруг как-то все разом одобрительно загалдели.

Раничев повернул голову, увидев, как напротив дальнего стола, у входа, усаживаются на лавку какие-то люди с бубнами, гуслями и гудком. Гудок был однострунный, со смычком, походивший на небольшой лук, скоморох провел им по струне, вызвав к жизни пронзительный тонкий звук, нараставший к началу и резко оборвавшийся к концу. Словно молодая волчица выла на луну.

– Песню, песню! – закричали посетители корчмы. – Спой, скоморох!

Один из скоморохов – не слабый мужичина с пегой окладистой бородой и руками-граблями – вышел на свободное пространство между столами. Обернувшись, кивнул своим. Те заиграли…

Хозяюшка, наш батюшка, —

громким голосом затянул скоморох.

Не вели томить, прикажи дарить!

Наши дары невеликие:

Починальничку – по десяточку,

Кто за ним поет – по пяти яиц,

А скомороху – сито гороху!

В корчме одобрительно засмеялись, а певец продолжал:

Не хочешь дарить – ступай с нами ходить,

С нами ходить – собак дразнить,

А где не перейдем – там тебя положим!

Допев песню, скоморох снискал одобрительный гул и, поклонившись, запел еще одну, глумливую. Глумился над жадными монахами, что в одной части аудитории вызвало негодование, а в другой, напротив, самое горячее одобрение. К той, второй, части относились и Иван с расстригою. Расстрига – понятно почему, а Иван давно уже судился с монахами Ферапонтова монастыря, зарившимися на его рощицу.

Снова поклонившись, скоморох, подставив шапку, прошелся вдоль столов. Монеты звенели щедро! Ну конечно, не все серебришко, больше медь, но все-таки…

– Ну а теперь кто меня перепоет-перепляшет? – осторожно поставив шапку на лавку, лихо подмигнул лицедей. – Кто сможет, тому и шапка! Выходи, не журись, православный люд.

Раничев ухмыльнулся. Петь он любил и пел хорошо, уж по крайней мере куда как лучше этого скомороха, да только вот на люди себя выставлять не очень-то охота было. То ли стеснялся, то ли выпил мало. Скорее – первое, что и говорить, не к лицу знатному боярину тягаться со всякими там скоморохами!

Иван с любопытством оглянулся назад, на верных своих слуг:

– Перепоете?

– Перепеть – не знаю, – с осторожностью вымолвил Пронька. – А вот переплясать – точно перепляшу.

– Давай, давай, – подзадорили его соратники. – Шапку выиграешь, богатых подарков зазнобе своей купишь.

– А, лиха беда начало! – Пронька выскочил из-за столов, подбежал к скомороху и, шмякнув шапку об пол, прошелся в пляске, хлопая себя ладонями по каблукам.

– Молодец, паря! – закричали отовсюду. – Давай, не посрами родной Угрюмов-град!

Юноша поклонился и, кивнув музыкантам, подмигнул певцу:

– Ну?

Тот осклабился, выставив вперед ногу, заложил руки за спину.

Здоров Богу, хозяин!

Твоя жена по воду пошла,

Коромысел маленький,

А ведерочки дощатыя,

Перевязки-то шелковыя!

Хитер оказался скоморох, песню выбрал выигрышную, с двойным смыслом. Ее можно было и с неприличными словами петь, и так и эдак. Видел скомороше, что парень-то вышел супротив него молодой, зеленый, вот и решил сконфузить. Однако Пронька не поддался, затянул куплеты без перерыва, правда, пел слова приличные, стеснялся ругательные-то при всех орать.