— Жги, робяты, притон колдовской!
Не заметили, кто и первый огонь высек. Да и ненадобно было замечать то. Епифан Власьевич разошелся — все крушил, что под руку попадало. Приговаривал с каждым ударом:
— Это за то, что извести меня захотел! Это — за посадничество! Это — за русалок нечистых! Это — за пианицу! Это — за дурака старого!
Эх и рубился Епифан Власьевич. Башню воротную — считай, один изничтожил. Только щепки кругом летели.
Детки боярские — Гриня с Ваняткой — только верещали счастливо, на батюшку глядючи…
— Слава боярину Епифану! Слава заступнику нашему!
— На посадника его кричать, на посадника!
— Да здравствует посадник Епифан Власьевич!
Ой, приятно старому ду… тьфу… боярину таковы слова слышать! Ой, приятно. Бальзам на душу. Да при детках еще родненьких. Вот уж поистине — не знаешь, где найдешь, где потеряешь. А ведь еще и ехать сегодня не собирался, хорошо, детки настояли — уж больно хотелось им на конях с тятенькой рядом проехаться.
Заполыхала бы усадьба Ставрова, доброхотами подожженная… ежели б не парни с дрекольем. По терему они уж прошмонали — нет боярина да людишек его разбойных, словно в воду канули. А жечь усадьбу — то дело лишнее — ну как огонь на соседние дома перекинется. Думать надо!
Про русалок и позабыли все. Кроме дедки одного, старенького, Евфимия. Давно он у ручья стоял с возком, неприметненько, русалок дожидаючись. Вот и дождался. Со смехом выбежали из кустов девки — тину с волос посмывали, ай, красавицы ядреные — титьки торчком, попки крепкие — дедко не удержался, шлепнул… Завизжали девки — дедку водой обрызгали, сами в возок — одеваться. Жаль вот, дедковы оглоеды с дрекольем запропастились на усадьбе-то. Ну да ладно — и пешком дойдут до дому-то, не велики бояре. А уж девки в ночь на Ивана Купалу нагуляются.
— Но, залетные!..
Губами чмокнув, тронул дедко Евфимий поводья — увез девок-русалок.
Парни его, оглоеды, припозднились. Олега Иваныча на Пробойной встретив — доложились, как и положено. Нет, мол, ни самого Ставра, ни людей его, ни вещиц каких интересных. То же и Олексаха, подбежав, сообщил. Уполз, мол, гад ядовитейший.
— Ну, а что вы хотели-то? — усмехнулся Олег Иваныч. — Ставр — не дурак, проигрывать умеет. Теперь ответного удара ждать надобно. Вот только б знать — откуда.
За Неревским концом садилось солнце. Играли в белесом выцветшем небе оранжево-алые всполохи. Ни туч, ни облаков не было — завтра день обещал быть таким же, как и сегодня.
Год почти, неожиданно для себя подумал Олег Иваныч. Да, почти год минул с того дня, как он оказался здесь, в этом загадочном и, на первый взгляд, непонятном мире. На поверку он не такой уж и загадочный оказался, а с течением времени стал и совсем привычным. Ничуть не хуже прежнего. Вот вызволить бы только Софью. И разыскать, если удастся, Гришаню. С внезапным воскрешением Олексахи вспыхнула в душе Олега угасшая уже было надежда. Вспыхнула с новой силой… чтобы, может быть, вскоре так же быстро угаснуть, теперь уже окончательно? Кто знает… Надо просто надеяться… Нет, не так. Не просто надеяться — действовать, молиться и верить. И да сбудется эта надежда. Аминь!
Глава 6
Июнь — июль 1471 г. Шелонская битва
Мы дрались легко и честно,
И это было прекрасно.
И часто в бою казалось —
Победа в руки давалась,
И нужно самую малость —
Казалось…
А что осталось?
Андрей Макаревич
Видеть главную причину войны 1471 года в Новгородской «измене» и «латинстве» можно только в том случае, если следовать тенденциозной и противоречивой версии официальных московских источников.
Я. С. Лурье, «Русь 15 века…»
Великая сушь опустилась в то лето на Новгород, на пригороды его и пятины. После майской грозы ни единой капельки не упало больше на землю. Высохли болота, обмелели реки, мелкие — так и вообще исчезли, оставив после себя лишь глинистые потрескавшиеся русла. Частыми были пожары — то тут, то там горели подожженные кем-то леса, окутывая округу черным тяжелым дымом. Давно уже не было такой засухи, старики шептали — не к добру то. В деревнях пересохли колодцы, выгорела трава на выгонах, от нестерпимой жажды жалобно мычали коровы, даже в лесах все живое пряталось в тени по низинам. А белесое, словно выгоревшее на солнце небо ничуть не обещало дождя — ни тучки, ни облачка, одна жаркая бледно-голубая пустыня.
Ой, не к добру сушь такая….
Да и политическое положение Новгорода Великого было не лучше. С южных границ доходили смутные слухи: собирает-де Иван Васильевич, князь Московский, рать несметную — воевать будет Новгород — из-за суши все пути-дорожки открыты — болота-то высохли. Тверь, Псков, Вятка да прочие города стягивали воев своих под знамена Ивана. Надежды части новгородцев на польского короля Казимира не оправдались. Не до Новгорода Казимиру было: зимой еще посадил старый король сына своего Владислава на чешский трон, думал — хорошо будет. Да не очень-то хорошо вышло — конкурент объявился в лице могущественного венгерского короля Матвея Корвина. И Папа Римский поддержал Матвея, и Ливонский орден. Так и втянулась Польша (в унии с Литвой, король Казимир был и Литовским великим князем) в борьбу за чешский престол. Не решился Казимир воевать на два фронта, с Матвеем бы справиться…
Татары, конечно, могли б московитов хорошо потрепать, да и тут незадача! Хитрый Иван Васильевич с крымским ханом Хаджи-Гиреем задружился. Против Ахмата дружили, Большой Орды хана. Так и побоялся тогда Ахмат на Москву нагрянуть. И с татарами, в общем, не вышло у Новгорода.
Немцы Ливонские… Магистр Вольтус фон Герзе все выжидал да выгадывал. Опять же, Матвею Корвину венгерскому помощь обещал, а сил-то у рыцарей — прямо скажем, не очень. Да псковичи еще — тоже для ливонцев проблема — не отдают Красный Городок, хоть убей, Ивану Московскому жалуются. Псковичи и для Новгорода проблема не меньшая — вот уж вражины-то, так и норовят всякую пакость сделать — то посланников задержат, то купцов ограбят, то лаются, аки псы непотребные. Все заступником своим, Иваном, стращают, сволочи.
Худо Великому Новгороду придется, ежели Иван Московский нагрянет, ой, худо. Да еще ведь некоторые и не встанут против Ивана — митрополит Филипп, глава Церкви святой православной, чай, не где-нибудь, а на Москве проживает — вот и повоюй — все равно что против православной веры…
Архиепископ Новгородский Феофил — согбенный от забот многих — устало опустился в высокое резное кресло. Желтое морщинистое лицо его было мрачным, руки заметно дрожали. А ведь еще год назад — орлом летал, кочетом! Да, видно, ухайдакали сивку крутые горки власти.
— Подай-ко братину, человече, — хриплым голосом попросил владыко. Стоявший вблизи Олег Иваныч почтительно протянул ему серебряную чашу с холодным — только из ледника — квасом. Запрокинув главу, шумно отпил владыко, поставил братину на стол, рукою махнул устало — свободны, мол.