Так и поступили. Пока ехали по Московской дороге, всадники их обогнали — на возы щурились подозрительно. Потом обратно поскакали, навстречу. Они же… А может, и другие кто, — темень да дождина хлещет, — дома сиднем сидеть в этакую-то погоду, квас исполненный с горячим сбитнем прихлебывать. Пронеслись всадники. Олег Иваныч посмотрел им вослед подозрительно. Мало ль — медью, в телеге-то поломанной на дороге оставленной, прельстятся. Кто их знает… Добрый человек в такую погоду подобру-поздорову по улице-то не рыщет…
— С усадьбы какой-то люди, — как остановились на Щитной пред воротами оружейника Никиты Анкудеева, пояснил один из возчиков. Он по пути успел со всадниками словами перекинуться. — Шпыня какого-то те искали. То ли украл что шпынь тот, то ли боярских девок изобидел.
— Ну, то, конечно, их дело, пущай себе ищут, — задумчиво произнес Олег Иваныч. — Однако повозка-то на мосту, считай, брошена. Что там два человека… Как бы не прельстились.
— Могут, — узнав, в чем дело, кивнул головой подошедший оружейник Никита. — Я б на твоем месте проведал. Да постой, сей раз подмастерьев кликну. Эй, робяты!
Вместе с двумя подмастерьями Олег Иваныч рысью помчался обратно к мосту. Тугие струи дождя хлестали прямо в лицо, под копытами чавкала грязь, в темно-фиолетовом небе сверкала молния.
Двое молодых парней, оставленных Федором сторожить упавшую медь, хоронились невдалеке, под деревьями, что росли близ церкви Федора Стратилата. Все не так мокро, хотя… Главное — не так страшно, все ж таки Божий храм рядом. Телегу поломанную плоховато, правда, видать было, да кому она нужна-то? Вон, промчались в ближайшую усадьбу всадники, да снова стихло все. Один гром гремел превелико. Почудилось вдруг одному из парней — будто выбралась прямо из Федоровского ручья чья-то смутная фигура. Осмотрелась вокруг и юркнула под рогожу в сломанную повозку.
— Смотри-ко, никак шпынь какой!
— Блазнится тебе все. Кому надо-то? Из ручья тем более… Водяной, что ли?
— А может, и водяной! Али еще какая нечисть…
Переглянувшись, оба парня принялись часто креститься на церковный купол.
— Эй, ухари! — вдруг резко окликнули их с дороги. — Телега-то на месте хоть?
— Там. Куды ей деться…
Парни неохотно выбрались из-под деревьев навстречу всадникам. Подумав, сообщили и про водяного. Кто его знает, а вдруг?
— Водяной, говорите? — Олег Иваныч подозрительно взглянул на парней. — Да еще — из ручья выпрыгнул? Брехня! Водяным наша медь без надобности. Однако посмотрим.
Спрыгнув с коня, Олег Иваныч нагнулся к телеге и резким движением сдернул рогожу.
— Стойте все где стоите!
С криком метнулась из телеги мокрая — вся в тине — фигура, навалилась на Олега Иваныча, приставив к сердцу острый засапожный нож. Действительно — водяной, ну ни фига себе, заявочки! Ох, зря Олег Иваныч кольчужку сегодня не поддел под кафтанец, жары побоялся. Вот надел бы — гораздо легче с водяным разговаривать было б! А тут…
— Отойдите, отойдите, ребята! — обернулся Олег Иваныч к подмастерьям. Кто их знает — кинутся еще, делов наделают. А с водяным сейчас договоримся, что-то ведь надо ему? Иначе с чего б из ручья выныривать? Однако странный ножичек у него — никакой и не засапожный…
В призрачной вспышке молнии явственно блеснуло широкое — с ладонь — лезвие… Дагасса! Рыцарский кинжал с широким узорчатым лезвием. Вещь не дешевая. Откуда он здесь, у этого чертова водяного?
Олег Иваныч поднял глаза. Ну и рожа, прости Господи! Вся в тине, мокрая, зеленая, исхудавшая. Одни глаза блестят… А рожа-то знакома!
Еще раз сверкнуло…
Олег Иваныч не поверил глазам. Невероятно… Быть того не может.
— Олексаха, ты ли?
Водяной вздрогнул. Сверкнул страшно глазами — то молния отразилась. И вдруг, бросив дагассу, с ужасным воплем бросился прочь.
— Упырь! — громко кричал он, развивая невероятную скорость. — Упырь!
Олег Иваныч вскочил на коня, бросил подмастерьям, чтоб перегружали медь, как подойдут телеги.
— Я — скоро! Посмотрим, кто из нас упырь…
Покрытый болотной тиной, Олексаха, немного пробежав по Московской дороге, резко свернул на улицу Федорова, что тянулась параллельно ручью. Дождь лил уже меньше, и гроза вроде бы переставала — поднявшийся ветер медленно сносил тучу на запад, куда-то за Неревский конец.
— Эй, Олексаха! Постой! Да погоди же! Ну, блин, марафонец хренов…
Услыхав последнюю фразу, Олексаха неожиданно остановился:
— Ну-ка, повтори, нелюдь!
— Сам ты нелюдь! Чего обзываешься?
Медленно, недоверчиво взирая на Олега Иваныча, Олексаха подошел ближе и вытащил из-под рубахи нательный крестик.
— Изыди, сатана!
— А вот фиг тебе! Не изыду!
Олег Иваныч передернул плечами, но с лошади не сошел, чтоб не спугнуть Олексаху. Тот сделал еще пару шажков. Остановился:
— А ну-ка, перекрестись!
— Да пожалуйста, жалко, что ли?
Олег Иваныч размашисто перекрестился и, в свою очередь вытащив из-под рубахи крест, продемонстрировал его Олексахе:
— Ну, теперь-то признал?
— Признал, — широко улыбнулся парень. — Я уж думал, Олег Иваныч, сгинул ты в пучине морской, а ты вон…
По щекам парня потекли слезы.
Олег Иваныч слез с коня, обнялся с Олексахой.
— Эх, паря, ты даже не представляешь, как же я рад тебя видеть. Что же с вами тогда случилось?
— Да ничего, — Олексаха пожал мокрыми плечами. — Словили нас разбойные рожи. Софью-то потом выкупили, а Гришаня… похоже, того… сгинул…
— Ладно, после обскажешь, в подробностях, — Олег Иваныч сжал губы. — Сейчас закончу небольшое дельце и — ко мне! Там и поговорим ладом.
Уже под утро, в чистых сухих рубахах, они уселись за стол в Олеговой горнице, на углу Ильинской и Славной. Старый, скособоченный от ран служка Пафнутий растопил печь, выставил яства, плеснул березовицы пьяной.
Пираты Хорна ван Зельде настигли их почти сразу — как только набежавшая волна скрыла лодку с Олегом Иванычем. Опытный ван Зельде быстро разгадал их замысел — да и какой еще другой план мог быть у находящихся на острове пленников? Они и не сопротивлялись особо, потрясенные страшной смертью Олега — все хорошо видели, как треснула, напоровшись на камень, лодка и синяя морская пучина поглотила обломки…
Их, Олексаху с Гришаней, хорошенько избив, бросили в подвал, а Софью вполне учтиво препроводили в комнату. В ту же, где она и была. Примерно где-то через неделю приплыли на шебеке посланцы. Сам-то Олексаха их не видел, Гришаня рассказывал, его толмачить брали. Трое — новгородцев, остальные — немцы из Нарвы. Сказывали, что рыбаки, хотя неизвестно еще, что это за рыбаки такие были. Когда прощались с Софьей, и Олексаха их увидал. По рожам — сущие разбойники. Особенно один — с родинкой во всю щеку…