Пересвет. Инок-богатырь против Мамая - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Поротников cтр.№ 61

— Благословляю тебя, княже, на ратный подвиг, — негромко и твердо молвил Сергий, — будь решителен и отважен. Иди на нехристей без боязни. Пробил час решающей битвы! С тобою сила крестная, князь. С нею ты будешь неодолим для татар. Я бы и сам пошел с тобой, чтобы осенить крестом полки твои, кабы не немощь моя. А посему отправляю с тобой, княже, двух воинов-схимников, на коих лежит благодать Господня. — Сергий мягким жестом указал князю Дмитрию на Ослябю и Пересвета. — С помощью Господа и сих воинов Христовых, княже, одолеешь ты злую ордынскую рать!

Пересвет изумленно переглянулся с Ослябей.

— Не уступлю татарам, отче, — сказал князь Дмитрий. — Понимаю, что пришла пора сбросить с плеч татарское иго. Не бывать Мамаю в Москве!

Весь облик московского князя, его тяжело нависшие черные брови, печать твердости на устах, обрамленных темной бородой и усами, воинственно сверкающие синие глаза, — все говорило о том, что в душе этого человека давно созрела решимость сокрушить ордынскую силу мечом. И напутствие игумена Сергия стало для Дмитрия Ивановича не просто благословением на ратный подвиг, но признанием его борьбы с Мамаем священной войной.

* * *

— Ты вовремя вернулся из Брянска, сын мой, — сказал игумен Сергий, взяв Пересвета за плечи и заглянув ему в глаза. — Наступает час тяжкого испытания. Нельзя допустить, чтобы дрогнуло оружие в руках у наших ратников при виде полчищ Мамая. А посему тебе и Ослябе надлежит быть подле князя Дмитрия, дабы воеводы и ратники наши видели, что Господь на их стороне.

— Как же так, отче, — раздался слегка растерянный голос Осляби, — ведь Четвертый Вселенский собор в Халкидоне постановил, что монах не должен поступать на военную службу. Всякий монах, нарушивший сей запрет, подвергается отлучению от Церкви.

— Сознаю сие и понимаю, сын мой, — обернулся к Ослябе игумен Сергий. — Поскольку вы оба давали обет иноческого послушания, поэтому обязаны подчиниться мне и взять в руки оружие. Как ваш духовный отец, я возьму этот грех на себя. Благословляю вас, дети мои, на пролитие крови злых нехристей ордынских, хотя и рискую при этом спасением собственной души. Не я, но Русь призывает вас выйти на сечу с татарами с именем Бога на устах! Не токмо русских людей вы идете оборонять, но и храмы Господни, кои подвергнутся разорению в случае победы Мамая.

Ослябя и Пересвет опустились на колени перед Сергием на том же самом месте, где несколько минут назад стоял на коленях князь Дмитрий.

Московский князь и его свита, не задерживаясь на ночлег, выехали из Троицкого монастыря на лесную, подернутую сумерками, дорогу. Рядом с Дмитрием Ивановичем, гарцевавшим на белом длинногривом жеребце, ехали верхами два плечистых монаха в черных мантиях с вышитыми на них белыми священными символами, в «шлемах спасения» — островерхих черных кукулях на голове с изображением креста на них. По церковным понятиям, в подобном облачении монахи должны были выходить на бой с Дьяволом. Ныне же дьявольская сила ассоциировалась для русских людей с полчищами Мамая.

От Москвы колонны русской рати двинулись на юг, к Коломне, возле которой заканчивались владения московского князя и начинались земли князя рязанского. Полки двигались тремя дорогами: по главной вдоль Москвы-реки, по дороге на Серпухов и по Брашевской дороге на Лопасню.

Под Коломной уже стояли войска, пришедшие сюда ранее из Серпухова, Тарусы, Калуги, Медыни и Вереи. Главенствовал над этой ратью серпуховской князь Владимир Андреевич Храбрый, доводившийся двоюродным братом московскому князю. Отряды, подходившие со стороны Москвы, разбивали шатры рядом со становищем Владимира Храброго по обоим берегам речки Коломенки и на берегу Оки. Поля и луга вокруг Коломны запестрели множеством палаток, шалашей и крытых холстиной возов. Огромные табуны расседланных коней паслись в низинах и дубравах; гул от многих тысяч ратников, собравшихся на небольшом пространстве, был слышен за версту. Дым от костров окутал окрестности близ Коломны, подобно густому туману.

Ослябя и Пересвет намеренно поднялись на крепостную башню в Коломне, желая оглядеть с высоты станы, вместившие ополчения из ближних и дальних земель Владимирской Руси. Еще по пути сюда они имели возможность увидеть реющие над войсковыми колоннами стяги с гербами Суздаля, Мологи, Ярославля, Костромы, Белоозера, Стародуба, Углича… Казалось, вся Русская Земля откликнулась на призыв Дмитрия Ивановича сойтись с Ордой грудь в грудь. Пришли даже ратники из Пскова и Новгорода. Смоляне пришли.

— Что и говорить, невиданную рать собрал Дмитрий Иванович! — восхищенно молвил Ослябя, переходя от одной бойницы к другой. — Воеводы сказывают, больше ста тыщ воинов под Коломной собралось, и полки продолжают прибывать.

— Однако ж из Твери ратники не пришли, — заметил Пересвет. — Хотя тверской князь и признал над собой главенство Дмитрия Ивановича, но выступать на его стороне против Мамая он явно не спешит.

— Выжидает хитрец Михаил Александрович, — усмехнулся Ослябя. — Надеется на то, что не одолеет князь Дмитрий ордынцев, тогда Москва падет, а Тверь, наоборот, возвысится.

— Нижегородский князь Борис Константинович тоже решил в стороне отсидеться, — проворчал Пересвет.

— И неудивительно, — вставил Ослябя, — ведь Борис Константинович женат на дочери покойного Ольгерда. Мария Ольгердовна и настраивает его против московского князя. Тем паче что Ягайло, брат Марии, заключил союз с Мамаем.

Из душного чрева мощной бревенчатой башни, топая сапогами, вынырнул на верхнюю площадку через квадратный люк молодой безусый челядинец. Его послал сюда здешний епископ Герасим, который приглашал Ослябю и Пересвета в свои хоромы на вечернюю трапезу. Дабы не показаться невежливыми, Ослябя и Пересвет тотчас спустились с башни и, сопровождаемые слугой, направились по извилистым улочкам Коломны к епископскому подворью. Там они оставили свою поклажу и лошадей, на которых приехали в Коломну вместе с дружиной Дмитрия Ивановича. Московский князь и его свита разместились в тереме здешнего воеводы Карпа Олексича, а Пересвета и Ослябю пригласил к себе на постой епископ Герасим.

За столом в трапезной епископа разговор зашел о том, что после недавней кончины митрополита Алексея Дмитрий Иванович прочит на это высокое место русского священника Митяя. В Царьграде же Вселенский патриарх Филофей уже назначил митрополитом вся Руси болгарина Киприана, который сидит в Киеве и собирается приехать в Москву. В прошлое лето Дмитрий Иванович отправил Митяя в Царьград во главе большого посольства с целью добиться его посвящения в митрополиты, благо сумасбродный патриарх Филофей к тому времени уже умер.

— Не понимает Дмитрий Иванович, что упрямством греческих священников не сломить, их подкупом и хитростью брать надо, — молвил епископ Герасим, поглядывая на Ослябю и Пересвета своими маслянистыми плутоватыми глазами. О коломенском епископе шел слушок, что он на руку не чист и падок на хмельное питье. — Не по душе грекам Митяй, ну и не стоит его выдвигать в митрополиты! Ежели кто и годится в митрополиты, так это игумен Стефан, брат Сергия Радонежского. Уж вам-то сей благочестивый муж хорошо известен, други мои. Вот вы и замолвите слово за Стефана перед Дмитрием Ивановичем.