Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Поротников cтр.№ 2

Служанка не осталась в долгу и показала конюху язык, видя, что ее госпожа в глубокой задумчивости отвернулась к слюдяному окну.

Вспомнилось Амелфе Тимофеевне, как два лета тому назад сын ее скликал за собой в далекие края молодцев, охочих до весла и топора, как шумел до поздних сумерек пир честной на том же дворе; Василий пил зелено-вино, братался со своими дружинниками молодыми. Тридцать молодцев уводил за собой Василий, многие ли назад воротились?

«Главное, сам вернулся живой-здоровый!» – подумала Амелфа Тимофеевна и вновь перекрестилась.

Знала она, что многие бояре и купцы новгородские недолюбливают ее сына за шалости его – поначалу безобидные, вроде разбитых носов и обливания прохожих холодной водой в зимнюю стужу, но с годами превратившиеся в буйство и откровенные непристойности. Соблазнение девиц и жен стало для повзрослевшего Василия обычным делом, как и драки и справление языческих игрищ летними ночами в лесу над Волховом.

Недовольны были Василием и священники новгородские, и судьи, на которых так и сыпались жалобы на него, и купечество с боярством, оберегавшее от буйного Василия своих сынов и дочерей.

Амелфа Тимофеевна видела, с какой радостью все эти люди провожали корабль Василия в дальний путь, помнила слова, какими втихомолку напутствовали именитые новгородцы ее единственного сына, – молили Бога, чтобы сгинул он навсегда. А Васенька ее назло всем взял да и назад воротился! Выходит, только ее материнским молитвам внимал Господь-Вседержитель, а все прочие молитвы мимо ушей пропускал.

На почестен пир собрались во дворе у Амелфы Тимофеевны кроме нее самой, сына ее долгожданного и сыновних дружинников вся ее родня, дальняя и близкая, соседи и родственники тех молодцев буслаевских, кои были родом из Новгорода. А таких было без малого половина. Остальные – все ребятушки пришлые, иные почти задарма горбатились грузчиками или в смолокурнях, иные приворовывали, покуда не собрались вокруг Васьки Буслаева. Теперь-то, глядя на них, не скажешь, что они с нуждой знаются, разодеты все, будто бояричи!

И ведь всех до одного привел назад Василий, никто из его ватажников не сгинул на чужбине!

За столом Амелфа Тимофеевна сидела рядом с сыном и все насмотреться на него не могла! До чего же он стал пригож! Золотые кудри так и вьются, синие очи так и блестят, будто каменья дорогие. Широченным плечам его тесновато под шелковой рубахой, крутые мускулы так и перекатываются под рукавами.

Василий уже устал рассказывать о своих похождениях по Волге-реке, на Хвалынском море и у Кавказских гор. Ходила его ладья и по Каме, и по Тереку… Неспроста Василий и дружки его так загорели: южное-то солнце щедрее северного!

Допоздна засиделись гости на дворе у Амелфы Тимофеевны, лакомились щедрым угощением, пили вино греческое и хмельной мед, расспрашивали молодцев Василия о виденном и пережитом на чужбине, пели песни веселые и грустные. Снова принимались за еду, поднимали чаши и опять пели хором под рокот гусельных струн.

На гуслях играл Потаня Малец, единственный в буслаевской дружине не выделявшийся ни силой, ни ростом, да к тому же и хромой. Зато во многих ремеслах Потаня был смыслен, врачевать умел, языки многие знал. За советом дельным Василий шел не к кому-нибудь, а к Потане. И голос у Потани был красивый, чистый да звонкий. Запевала из него хоть куда!

Когда опустились сумерки и вызвездило далекие небеса, будто рассыпались светляки на Господних лугах, стали слипаться глаза у почтенной Амелфы Тимофеевны. Отправилась вдова спать, поцеловав еще раз сына и извинившись перед гостями. Уже лежа под одеялом в своей высокой горенке окнами в сад, она слышала, как высокий голос Потани выводит печальную песнь:

Это было в те времена да в стародавние;

Собирались в поход тридцать ушкуйников

В земли дальние, ко Руяну-острову.

Да уходили они по весне из Новагорода…

Это была любимая песня Василия.

Под эту грустную мелодию и заснула Амелфа Тимофеевна, довольная и счастливая.

Анфиска же, наоборот, не сомкнула глаз, покуда гости не разошлись, все ждала подходящего момента, чтобы ущипнуть Василия за руку. Это был один из тех тайных знаков, которыми служанка и купеческий сын обменивались с той поры, как однажды слились воедино их тела на темном сеновале.

Василий за прошедшие два года разлуки еще больше возмужал, шутка ли – двадцать два года стукнуло молодцу, волосы отрастил почти до плеч, усы отпустил. Анфиска тоже похорошела, будто соком налилась, хоть и была старше Василия на три года.

Наконец момент представился. Но Анфиску вдруг охватило смущение, когда Василий, приподняв голову за подбородок, заглянул ей в очи. Движения и взгляд стали у Василия какими-то другими, более мужскими, что ли. Василий понял немой призыв служанки.

Промолвил тихо:

– Не забыла, где светелка моя? Приходи, помилуемся!

Промолвил и тут же ушел в терем, скрылся во мраке переходов.

На дворе стояли столы с объедками, тускло светились в лунном свете серебряные кубки и ендовы; храпели не в меру упившиеся гуляки, сыновья боярина Крутислава и купчишка Амос. Холопы Амелфы Тимофеевны заботливо уложили их на телегу, стоявшую под дощатым навесом.

Анфиска стояла на крыльце, прислонившись к перилам. В душе ее разрасталось непонятное чувство не то разочарования, не то обиды. Она ожидала от Василия поцелуя и совсем иных слов, хотя бы иной интонации. Будто не были они столько зим и весен в разлуке!

«Да полно! Кто я ему, в конце концов? – успокаивала себя служанка. – Он – господин, а я – прислуга. И в постели – прислуга!»

Успокоение не пришло, наоборот, к горлу Анфиски подступил горький ком.

А может, не ходить? Порой и холопы господ учат! Анфиска стиснула зубы, собирая в кулак свою волю. Да, она не пойдет! Не пойдет. Пусть-ка Васенька прождет ее впустую!

Вся челядь уже спать улеглась. Вот и она сейчас отправится в свою уютную светлицу и…

«Даже не поцеловал, негодный! – мысленно негодовала Анфиска. – Ведь никто бы не увидел. Небось на чужбине-то частенько девиц лапал, вот и возгордился Васенька. А отроком только за моей юбкой и гонялся!»

Поднимаясь по ступенькам в женские покои, Анфиска изо всех сил разжигала в себе злость против Василия, но та никак не разгоралась. Зато ярким пламенем полыхала обида в сердце чувствительной Чернавки. Так и не дойдя до своей опочивальни, она повернула назад, без свечи находя дорогу в темных хоромах к той заветной светелке, которая манила ее и в отсутствие Василия.

«Прошло то время, когда Васенька у меня ласки выпрашивал, ныне мой черед», – то ли оправдывая себя, то ли негодуя, думала Анфиска.

* * *

Наутро Амелфа Тимофеевна в свою очередь поведала сыну за завтраком о своем житье-бытье в его отсутствие.

– Из пяти ладей на плаву остались лишь две, – рассказывала вдова. – Одна ладья каждое лето ходит до Онежского озера, там у вожан меняем меха на железо. Другая ходит до Киева Великим днепровским путем. Закупаем в Киеве хлеб, ткани царьградские, вино греческое. Немецкое вино мне не по вкусу. Купцы из Любека много своего вина в Новгород привозят. Девать некуда!