Уйти, чтобы не вернуться - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Чужин cтр.№ 29

После короткой репетиции я завернул гитару в холстину и отправился к боярыне на посиделки, чтобы приобщить народ к настоящей музыке, а заодно вытурить взашей уже доставшего меня до печенок гусляра с его опостылевшей песенкой про князя Ингваря!

Музыкальный вечер проходил по привычному уже сценарию. В первом акте самодеятельного концерта дворовые девки жалобно пели под пастушеский рожок заунывные песни про несчастную любовь и тяжелую бабью долю. Затем два молодых холопа исполнили веселые частушки с намеками на различные непотребства, а во втором акте наступил черед гусляра, который снова заблеял про князя Ингваря. На этот раз я не стал сдерживать праведный гнев и попросил барда не терзать людям слух и заткнуться.

Гусляр считал себя кем-то вроде Филиппа Киркорова и страшно возмутился, услышав критику в свой адрес. Его тонкая душа не вынесла надругательства грубого мужлана, и певец, закатив форменную истерику, направился к выходу из горницы. Поклонницы доморощенного таланта бросились за ним следом, умоляя вернуться, но гусляр возмущенно заявил:

– Пусть вам воевода поет! Он, говорят, горазд кулаками махать, а теперь пусть споет и спляшет!

За такой наезд стоило начистить барду рыло, но я не стал марать руки и ответил:

– Я, конечно, извиняюсь, но слушать твое козлиное блеяние просто нет сил! А потому попробую спеть, как ты предлагаешь, а боярыня Пелагея пусть нас рассудит!

Закончив свою отповедь, я достал из-под лавки завернутую в холстину гитару и, проверив настройку, заиграл. Мне было известно, что женскому полу нравится мое пение, но такого результата, честно сказать, я не ожидал. Видимо, душещипательная «История любви» не требовала перевода и трогала женские сердца вне зависимости от эпохи, в которую звучала.

Когда я закончил петь, аплодисментов не последовало, девки дружно рыдали навзрыд, а одна из наиболее растрогавшихся слушательниц просто убежала из горницы. Похоже, у дамы случился культурный шок, про который я слышал, но, как он выглядит наяву, не представлял. Постепенно рыдания затихли, и я услышал голос боярыни:

– И где такие жалостливые песни поют?

– Есть за морями страна Испания. Эта песня из тех краев, – ответил я.

– А еще какие заморские песни ты знаешь?

– Разные знаю, но есть и русские.

– Спой, воевода, порадуй душу! – попросила боярыня.

Я задумался, выбирая песню, которая не звучала бы непонятно в эту эпоху, и решил спеть «Любо, братцы, любо», заменив в тексте «атамана» на «воеводу».

Когда прозвучал последний аккорд, зашмыгали носами уже мои десятники и Пахом Хромой, а девки снова залились слезами. В этот момент тренькнули гусли местного барда, который разинув рот стоял у дверей. Этот противный звук, видимо, резанул ножом по сердцу слушателей, и на него сразу зашикали. Гусляр испуганно втянул голову в плечи, и тут раздался голос боярыни:

– А ты, козел безрогий, чего в дверях застрял? Иди куда тебя послали! Правильно воевода сказал – твое блеяние только козам в хлеву слушать!

Горница едва не обрушилась от хохота, и гусляр как угорелый выскочил за дверь.

Мой концерт продолжался до тех пор, пока не лопнула струна на гитаре, а так мне бы пришлось петь до утра. Да я и сам был не против этого, стосковавшись по культурному досугу из прежней жизни. Как оказалось, моя память хранит много народных песен, для которых эпоха не имеет значения. «Ехал на ярмарку ухарь-купец», «Выйду на улицу», «Черный ворон» и множество других народных песен не имели четкой привязки ко времени, и их можно исполнять перед аудиторией любой эпохи, а мой непривычный выговор не сильно выбивался из многоголосья старорусских диалектов.

Так в трудах и заботах прошел январь, и начался февраль. Жизнь в усадьбе боярыни Пелагеи окончательно вошла в размеренный ритм, а я потихоньку вжился в новые для себя условия. Мой выговор стал практически неотличим от выговора местных жителей, из моего лексикона исчезли слова и обороты речи двадцать первого века. Алексашка Томилин уже не выглядел белой вороной среди боярского окружения, а народ списывал странности в поведении воеводы на его долгую жизнь в басурманских краях.

Незнакомые песни, а особенно музыка двадцать первого века, прибавили мне популярности среди населения Вереи, и меня даже стали приглашать на свадьбы в качестве почетного гостя. Правда, я не горел особым желанием превратиться в скомороха, всего пару раз посетил подобные мероприятия, но эти концерты сделали из меня местную поп-звезду. По слухам, какая-то сумасшедшая девица, наслушавшись моих песен, даже бегала на речку топиться в проруби «от безответной любви». К счастью, впечатлительная дура в последний момент передумала прыгать в ледяную воду, но зачем-то растрепала об этом случае своим подругам.

Конечно, внимание публики к моим талантам грело душу, к тому же пристальный интерес женской половины населения усадьбы имел и свои неоспоримые плюсы. Например, теперь мне не приходилось ломать голову над проблемой мужского здоровья, так как наиболее чувствительные дамы сами буквально прыгали в мою холостяцкую постель. Даже боярыня Пелагея начала делать мне двусмысленные намеки, но я благоразумно «включил дурака» и прикинулся, что не понимаю, о чем речь.

К концу января перевооружение дружины было практически закончено, бойцы получили новые доспехи, а первый десяток еще и шлемы по римскому образцу. Подобный шлем я держал в руках и даже примерял во время командировки в Рим, когда фотографировался среди ряженых легионеров на площади возле развалин Колизея.

Мои труды не прошли даром, и боярская дружина из толпы деревенских увальней превратилась в настоящее воинское подразделение, бойцы которого уже не боялись каждого чиха и могли за себя постоять. Разгром банды боярина Путяты вселил в бойцов уверенность в своих силах, а совместно пролитая кровь сплотила дружину.

Однако не всем легко давалось воинское дело, и среди дружинников появились лидеры и отстающие. Пятерых вообще пришлось отчислить за неспособность к обучению и набрать добровольцев, которые зачастили в усадьбу после успешного разгрома бандитов. В этом нет ничего странного, так как все люди разные, но средний уровень подготовки дружины можно оценить на четверку.

Человек существо социальное и не может жить в обществе себе подобных, не встраиваясь в социум. По этой простой причине у меня среди дружинников появились шестеро любимчиков, подготовке которых я уделял больше времени и сил, решив сделать из них что-то похожее на личную гвардию. У каждого из этой шестерки во время татарского набега погибли все близкие родственники, и ребята остались сиротами. Наверное, потому что я тоже был одинок в новом мире, у меня с осиротевшими ребятами наладилась психологическая связь, и мы подсознательно испытывали друг к другу симпатию.

Мефодий Расстрига фактически стал моим адъютантом, которому я поручил всю канцелярскую работу. Акинфий Лесовик – дружинник, который нашел следы беглецов в Колпине, – возглавил разведку дружины. Павел Сирота – подвижный словно ртуть, чернявый двадцатилетний парень с примесью татарской крови – показал большие таланты в рукопашном бое. Поэтому Павел стал моим постоянным спарринг-партнером, а заодно и телохранителем. Два брата – Никодим и Василий Лютые – оказались врожденными снайперами и лучше всех в дружине стреляли из «дефендера» и лука, а Дмитрий Молчун единственный из моих бойцов знал, за какой конец держать саблю. Отец Дмитрия был ближником [9] прежнего боярского воеводы и готовил сына к воинской карьере, у парня имелась неплохая перспектива выбиться в боярские дети, но смерть отца поставила на этих планах крест. Я, чтобы не вызвать лишних подозрений в необученности, начал брать тайком у Дмитрия уроки фехтования на саблях, сославшись на то, что два года назад сломал правую руку и утратил необходимые навыки. Моя отмазка была шита белыми нитками, но парень умел держать язык за зубами и довольно убедительно делал вид, что поверил в эти сказки.