За дверью оказался выложенный кирпичом зал, вдоль правой, длинной стены которого текла речка. В этом месте действительно был изгиб, и Неглинка, дав небольшую петлю, возвращалась к Кремлю, исчезая в очередном зарешеченном проеме. А на ее берегу, примерно в центре зала, Волков увидел остатки кирпичного фундамента, невысокий прямоугольник, пять на четыре метра.
«Нашли?»
— Что это?
— Фундамент, судя по всему.
— От чего?
— Надо историков спрашивать, — пожал плечами Шипилов. И внимательно посмотрел на Федора. — Вы думаете, что Призрак использует кладку для своих целей?
— Мне стало интересно, — опомнился Очкарик. — Согласитесь, увидеть под землей остатки строения…
— Неглинка не всегда текла по трубам.
— Да, я помню.
Волков сделал шаг к фундаменту, но остановился: не следует показывать Андрею, что именно кладка и есть его цель. Огляделся, кивнул на двери:
— Куда ведут?
— Эта возвращает нас в коридор, из которого мы вышли. — Шипилов указал на ту, что находилась рядом с выходным проемом. — А эта — в городские коммуникации.
На этот раз карта ему не потребовалась.
— Последний рубеж?
— Открыть ее можно только изнутри. Сигнализация. Датчики. Камеры.
И ни слова о ежедневной проверке. Интересно, почему зал закрыли на двенадцать лет? Тем временем Невада отправился к фундаменту.
— Смотрите, что я нашел!
Шипилов и Очкарик подошли к парню.
Скелет лежал в углу. Череп улыбался веселым Роджером, остатки одежды свисали с ребер, а у костей правой руки валялся короткий автомат.
— Сослуживцы не пропадали? — невинно осведомился Федор.
— У нас не стоят на вооружении «Хеклер-Кохи», — любезно ответил Андрей.
Вывести его из равновесия не представлялось возможным.
— Теперь вы согласны с тем, что мои подозрения обоснованы? — спросил Очкарик. — Если это не ваш человек, значит, проникнуть сюда можно. Получается, Призрак не зря интересуется коммуникациями.
— Получается, — сухо согласился Шипилов. — Мы проведем внутреннее расследование и попытаемся установить личность… э-э… погибшего. — Он кивнул на скелет. — Спасибо за помощь, товарищ полковник.
Намек был более чем прозрачен: путешествие окончено, всем спасибо. И никаких вопросов о Призраке. «Неувязочка, товарищ полковник!» Но вслух Федор произнес другое:
— Вы сообщите мне о результатах расследования? Интересно, знаете ли.
Андрей вежливо улыбнулся:
— Разумеется.
И бросил быстрый взгляд на Неваду.
— Рассказывай! — потребовал Очкарик, едва они вышли из Кремля.
— О чем? — удивился Невада.
— Ты знал о зале.
— С чего ты решил?
— Я не ребенок! — Волков жестко посмотрел на Круса. — Гончар обещал мне полную поддержку, так что колись.
Невада засопел, но спорить не стал.
— Да нечего рассказывать, — протянул он, отводя взгляд. — Двенадцать лет назад у Гончара случилась очередная разборка с Механикусом. Не знаю, что они не поделили — я тогда об искусниках и слыхом не слыхивал, но сцепились крепко. С Гончаром Медвежатник пришел, любые сейфы вскрывал, вот они и вломились из внешней системы…
— Шипилов сказал, что двери, открываются изнутри.
— Мужик, — презрительно скривился Невада, — ты забыл, кто такие искусники?
«Действительно, какая Медвежатнику разница, с какой стороны запоры?»
— Спасибо, что напомнил, — буркнул Федор. — Что дальше?
— А ты не понял? Гончар вошел, его встретили люди Механикуса. Отбились, вышибли Гончара обратно.
— Искусники отбивались?
— Раз Гончар не прошел, значит, они.
— А кто там остался?
— Медвежатник и остался. — Крус помолчал. — Гончар тогда двоих потерял. Рассказывал, что успел только Пехоту вытащить, потом Механикус двери закрыл.
Гончар надеялся, что Медвежатника похоронят по-человечески, а они, ты сам видел, как собаку, его бросили. Механикус, сволочь, никакого уважения не проявляет.
«И ушел Механикус, судя по всему, через Кремль… Любопытно».
— Мельница тогда стояла?
— Да, — кивнул Невада. — Ее Механикус под Троицким мостом ставил, а когда Неглинку в трубу загнали, сюда перетащил. Ты же видел фундамент.
— Фундамент видел, но и только-то.
— Гончар предполагал, что после той схватки Механикус ее снова перенесет, потому и начал тебя будить. — Крус зло усмехнулся: — Ему охотничья собака потребовалась.
Обижаться Очкарик не стал: лучше быть охотничьей собакой, чем приблудной шавкой. Но поставить на место зарвавшегося искусника стоило.
— Я хотел спросить, — с ленивой издевкой осведомился Волков. — Ты чего себя за сиськи теребишь? Болят, что ли?
— Тебе какое дело?
— А такое, — объяснил Федор, — что будешь и впредь пасть разевать, не подумав, тебе еще пару ребер сломают. Это не угроза, сынок, это обещание.
— Ты, что ли, будешь ломать? — мрачно поинтересовался Невада.
— Я здесь для другого. — Очкарик постучал себя по лбу: — Я охотничья собака, а к тебе могу прислать пару бультерьеров. Надо?
— Нет, — хмуро ответил Крус.
— Вот и веди себя как положено. — Волков открыл дверцу машины. — Гончару скажешь, что я продолжаю расследование. Будут результаты — позвоню.
Подвозить Неваду Федор не собирался.
* * *
Ощущение неловкости давило на них гидравлическим прессом, заставляло резать фразы, сдерживать эмоции, отводить взгляды. Они и понимали и не понимали, откуда взялось это ощущение. С одной стороны, не произошло ничего необычного! С другой, в ситуации чувствовалось нечто новое, нечто такое, чего не было раньше.
Что?
Как трудно порой бывает ответить на простой вопрос.
Оба чувствовали свою вину, и оба считали себя незаслуженно обиженными.
«Я не имею права давить на нее. Тереза свободна в чувствах и вольна поступать так, как ей вздумается!»
«Что мне стоило вернуться под утро домой?»
Уехать от Левы? Испанка наслаждалась каждым мгновением их встреч, купалась в чувствах, задыхалась в сладкой истоме его нежности. Уехать? Нет.
«Ты меня обидела…»