— Мне нужна информация.
— Я расскажу все, что знаю.
— Мне нужен след, зацепка.
— Мы проверили все места, где Механикус мог спрятать Золотую Бабу, но ничего не нашли, — деловым тоном сообщил Гончар. — И его самого не нашли. Но есть одно место, до которого мы не сумели добраться. Когда-то у Механикуса была мельница на Неглинке…
— На улице?
— Нет, на реке. — Гончар помолчал. — Она стояла под Троицким мостом.
— Чушь какая.
— Согласен, времени с тех пор прошло довольно много, но сути дела это не меняет. Неглинку загнали в трубы, но мельницу, я уверен, не разрушили.
— Почему?
— Это крепость Механикуса. И не просто крепость — шедевр, от начала до конца созданный его руками. Это его любимое место. Я не знаю, куда он спрятал мельницу, но верю: Богиня именно там.
* * *
Они встретились в дорогом кафе на Тверском бульваре. Настолько дорогом, что гостя Бабушки Осень не сразу пустили внутрь. Причиной сомнений привыкших к богатым посетителям охранников стал непрезентабельный вид мужчины: унылое выражение тусклого лица, дешевая, хоть и чистая одежда. Не вызовет ли появление такого «клиента» неудовольствие господ? Не поползут ли о популярном кафе ненужные слухи? «Совещание» затянулось, и ситуация разрешилась лишь при появлении помощника Бабушки Осень, который быстро и внятно разъяснил охранникам, что они не правы. После чего проводил гостя за столик и оставил собеседников одних.
— Ты выглядишь усталым, — заметила старуха, пристально глядя на Механикуса.
— Много работаю в последнее время, — криво усмехнулся тот.
— Снова увлечен?
— Еще как!
— Что на этот раз?
— Расскажу, когда все получится.
— По-прежнему суеверен…
— Жизнь заставила.
Механикус никогда и ни с кем не делился своими замыслами, не рассказывал, над чем работает, однако причина такого поведения объяснялась отнюдь не суевериями — сглазить Механикуса было не под силу даже Бабушке Осень. Просто уродился он таким: молчаливым, предпочитающим работать, а не болтать.
Работать, делать, создавать. И тонкие руки мужчины были руками рабочего: с обгрызанными ногтями, заусенцами и мозолями, с въевшимся маслом, с ожогами от кислоты и огня, со шрамами от инструментов. Может, именно руки Механикуса заставили охранников пафосного кафе насторожиться?
— А как твои дела? — Мужчина насыпал в маленькую чашку кофе несколько ложек сахара, тщательно размешал и поднес к губам.
Со стороны казалось, что длинный нос вот-вот вонзится в чашку.
— Мне грустно, — ответила Бабушка Осень.
— Из-за чего? — Опомнился: — Ах да… Извини, не подумал.
— Ты увлечен, — с печальной улыбкой произнесла старуха. — Ты поглощен своим делом и уже забыл о Шамане.
Механикус покраснел.
— Я… я не забыл. Просто…
— Твое поведение абсолютно нормально, — мягко проговорила Бабушка Осень. — Жизнь бурлит, идет вперед, подбрасывает новые увлечения. В конце концов, вы с Шаманом никогда не были близки, какой смысл горевать о незнакомом человеке? Тем более о том, который принес тебе лишнюю головную боль.
— Ты знаешь, что это не так, — хмуро пробурчал Механикус. — Я горд тем, что Шаман выбрал меня.
— Но головной боли он тебе прибавил.
Мужчина допил кофе, кивнул официанту: «еще!», дождался, когда тот уберет опустевшую чашку, и медленно произнес:
— Я не боюсь Гончара. Один на один мы равны.
— Никто не говорит о страхе, — улыбнулась Бабушка Осень.
Она прекрасно знала, что Механикус, несмотря на внешность потрепанного жизнью инженера, обладает колоссальной силой. Да, увлекаясь очередным изобретением, он забывал обо всем остальном, полностью погружался в работу, однако умел в случае необходимости собраться и придумать не менее хитроумную, чем Гончар, комбинацию.
— Когда Шаман обратился ко мне, я уже знал, что Гончар охотится за Богиней. И все равно согласился.
— Почему?
— А почему это тебя интересует? — вопросом на вопрос ответил Механикус. — Ты объявила нейтралитет, ушла в сторону, позволила Гончару добраться до Шамана…
— Я всего лишь не вмешивалась.
— Почему?
— Потому что если ты нашел в себе силы взобраться на вершину, будь добр жить дальше своим умом.
Бабушка Осень ответила не жестко, но весьма твердо.
— Жить или умереть?
— Шаман умер не вчера, — вздохнула старуха.
— Да. — Механикус выдержал паузу. — Согласен.
Бог механизмов умел видеть людей. Ведь человек — это та же машина. Сложнейшая совокупность устройств и соединений, которую тем не менее можно описать с помощью уравнений.
— Требуется много сил, чтобы стать искусником, но еще больше — чтобы им оставаться. Я видела, как меняются те, кто оказался на вершине, как примеряют они на свое чело печать избранных. Как забывают путь, оставляя в памяти только результат.
— Разве искусники равны остальным?
— А разве они стоят над остальными?
Механикус обдумывал вопрос почти две минуты.
Старуха не мешала, смотрела через витрину на проезжающие по бульвару машины, на людей, идущих по дорожкам, на деревья.
— Искусники поднялись очень высоко, — откашлявшись, сказал Механикус.
— В первую очередь они поднялись над собой. Они превзошли самих себя. Познали суть своего Я. Но остались людьми. — Бабушка Осень помолчала. — Должны оставаться. Но часто получается так, что в них сохраняются лишь человеческие недостатки.
— Они имеют право на гордость.
— Я не принижаю значимость искусников. Я лишь спрашиваю: кому нужен Дантист, если вокруг нет людей? Кому нужен Кузнец? Кому нужен Травник? Подымаясь, искусники должны продолжать служить, вот в чем суть. Мастерство позволило воспарить над вершиной, и только мастерство способно удержать искусников на их высоте. Мастерство служения. Мастерство работы.
— К черту размышления! — раздраженно бросил Механикус. — Ты оторвала меня от дел, чтобы прочесть напыщенную лекцию? Внучатам своим мозги вправляй, хорошо? А меня уволь.
— Даже тебе необходимо иногда послушать напыщенную лекцию, — спокойно отозвалась старуха. — Чтобы не забыть, кто ты такой.
— Я — Механикус!
— Ты — человек.
Он хотел снова нагрубить, даже рот открыл, но передумал. Причем столь явно передумал, что в ином случае такое поведение могло вызвать усмешку: рот распахнулся, некоторое время пребывал в движении, затем закрылся. Секунд десять Механикус держал губы плотно сжатыми, после чего осведомился: