Книга о друзьях - читать онлайн книгу. Автор: Генри Миллер cтр.№ 52

Как я уже писал ранее, наша невинность простиралась до того, что мы и поцеловались-то всего раза два-три — на вечеринках и больше нигде. Хотя у нас у обоих дома были телефоны, мы никогда не созванивались. Почему? И сам не знаю. (Может быть, каждому из нас это казалось чрезмерной наглостью.) Мы писали друг другу, но нечасто: помню, каждый день, возвращаясь домой, я первым делом бросался к каминной полке, куда складывали письма, и почти всегда меня приветствовало пустое место.

Было время, когда я проводил большую часть времени в поисках работы; позже я отправлялся в кино или в театр (если мог себе позволить); но потом вдруг я забросил и это и вообще ничего не делал — только катался на велосипеде. Иногда не слезал с него с утра до вечера и без устали крутил педали. Иногда я наталкивался на участников шестидневных гонок в Проспект-парке, случалось, они разрешали мне задавать им темп по гладкой дорожке, которая вела из парка на Кони-Айленд.

Я обычно посещал все свои любимые места — Бенсон-хёрст, Улмер-парк, Шипшед-Бей и Кони-Айленд. И всегда, каким бы разнообразным ни был пейзаж, я думал о ней. Почему она не пишет мне? Когда состоится следующая вечеринка? И тому подобное. Никаких непристойностей, я не хотел даже переспать с ней или просто засунуть ей руку под юбку. Нет, эта волшебная сказочная принцесса оставалась неприступной даже в мечтах.

Я никогда не ездил в Гринпойнт, где она жила, и не разъезжал по улице в надежде увидеть ее, а укатывал вместо этого куда-нибудь далеко — в те места, что ассоциировались у меня со счастливыми днями детства.

Я думал о тех далеких временах с сожалением и тяжелым сердцем. Где они теперь-дорогие товарищи моей ранней юности? Проходят ли они через эту боль, как и я, — или, может быть, некоторые из них уже счастливо живут в браке?

Иногда, закончив читать хорошую книгу, я думал только о ее персонажах. Больше всего я размышлял о героях Достоевского, особенно из романов «Идиот», «Братья Карамазовы» и «Бесы». На самом деле они становились для меня не персонажами, а живыми людьми, населявшими мои мечты. Иногда, подумав о каком-нибудь абсурдном герое вроде Смердякова, я вдруг мог разразиться смехом только для того, чтобы, поймав себя на этом, быстро вернуть свои мысли к Коре, ибо отделаться от нее мне, одержимому, зачарованному, опустошенному безумцу, было не под силу. Наткнись я на нее случайно в одну из таких поездок, я бы, несомненно, лишился дара речи.

О да, иногда я получат от нее письма, обычно с какого-нибудь курорта, где она проводила летние каникулы. Послания были короткими, легкомысленными и, на мой взгляд, лишенными всякого чувства. Мои ответы вполне соответствовали ее письмам, если не учитывать тот факт, что сердце мое каждый раз разбивалось вновь.

Разбитое сердце! Как хорошо я прочувствовал, что это значит! Неужели все люди в этом возрасте проходят через такую боль? Неужели первая любовь всегда столь болезненна, неуклюжа и бесплодна, как моя? Или же я — особый случай, романтик чистейшей воды? Ответ на эти обращенные к самому себе вопросы был написан на лицах моих друзей. Как только я упоминал имя Коры, они моментально теряли ко мне всякий интерес.

— Все еще думаешь о ней? Тебе не надоело?

Подтекст в их реакции понятный — как можно быть таким дураком?

Пока мы неслись вперед (я и мой друг), я размышлял о своей ситуации снова и снова — как если бы доказывал теорему по алгебре. И ни разу я не встретил родственной души! Я был столь одинок, что начал называть велосипед своим другом. Я вел с ним долгие разговоры про себя и, разумеется, ухаживал за ним изо всех сил: каждый раз, возвращаясь домой, я переворачивал его и, вооружившись чистой тряпкой, полировал спицы и втулки, затем чистил цепь и смазывал ее маслом. Эта операция оставляла уродливые следы на плитах дорожки, из-за чего матушка жаловалась и просила подкладывать под колесо газету, прежде чем его чистить. Иногда, разозлившись, она говорила мне с сарказмом:

— Странно, что ты еще не берешь его с собой в постель. На что я отвечал:

— И брал бы, будь у меня нормальная комната и большая кровать.

Вот еще с чем мне приходилось мириться — с отсутствием собственной комнаты. Я спал в узкой спальне — отгороженной части передней, украшенной единственной шторой, чтобы не мешал ранний утренний свет. Читать мне приходилось за обеденным столом в гостиной. Еще я пользовался гостиной, чтобы послушать записи на фонографе. Именно слушая свои любимые записи в мрачной гостиной, я сильнее всего страдал по Коре. Каждая запись, вставленная в аппарат, только усиливала мою печаль. Больше всего меня трогал — приводя от исступленного восторга к чернейшему отчаянию — еврейский певец Сирота. Вторым шел Амато, баритон из Метрополитен-опера. А затем уже — Карузо и Джон Маккормак, любимый мой тенор-ирландец.

Я заботился о своем велосипеде, как кто-то может заботиться только о «роллс-ройсе». Если ему требовался ремонт, я всегда отвозил его в одну и ту же мастерскую на Миртл-авеню, возглавляемую негром по имени Эд Перри. Он очень осторожно обращался с велосипедами, сразу же проверял, не вихляют ли колеса, а иногда делал для меня ремонт бесплатно, потому что, как он говорил, никогда еще не видел, чтобы человек был так влюблен в свой велик.

Все улицы в городе делились на любимые и на те, которых я избегал. На некоторых улицах окружение и архитектура поднимали мне настроение. Были прямые улицы, другие уходили вверх или вниз, были улицы, исполненные очарования, и улицы, скучные до безобразия. (Кажется, это Уитмен сказал где-то: «Архитектура — это то, что ты делаешь с домом, когда смотришь на него».) Словно маньяк какой-нибудь, я был способен вести сам с собой изощренный внутренний диалог и в то же время обращать внимание на то, мимо чего я прохожу. С велосипедом дело обстояло иначе: я должен был соблюдать осторожность, чтобы не упасть.

В то время чемпионом в спринте был Фрэнк Крамер, которого я, разумеется, обожал. Однажды мне удалось продержаться позади него во время его быстрого пробега от Проспект-парка до Кони-Айленда. Помню, как он хлопнул меня по спине, когда я поравнялся с ним, и сказал: — Молодец парень, так держать! Этот день вписан в мою биографию красными буквами. На короткое время я забыл даже о Коре и предался мечтам о том, как буду мчаться однажды по Мэдисон-сквер-гарден вместе с Уолтером Раттом, Эдди Рутом, Оскаром Эггом и другими звездами трека.

Постепенно, все больше привыкая проводить целые дни на велосипеде, я терял интерес к своим друзьям. Велик теперь стал моим единственным другом. Я мог положиться на него, чего не скажешь о людях. Жаль, что никто меня не фотографировал с моим «другом» — многое бы отдал теперь, чтобы знать, как мы тогда смотрелись.

Много лет спустя, в Париже, я купил себе новый велосипед, но самый обыкновенный, с тормозами. На моем прежнем, чтобы замедлиться, требовалось сделать небольшое усилие ногами. Можно было бы, конечно, вывести тормоза на руль, но тогда я бы почувствовал себя девчонкой. Ездить по улицам города на высокой скорости было и опасно, и очень увлекательно. К счастью, машины тогда попадались редко, опасаться следовало только детей, играющих на улицах.