Лео отхлебнул свой кофе.
— Мне будет очень не хватать всех вас, — признался он.
— Я же говорила, что он сентиментален! — вставила Розина.
— Ужасно жаль, что таланты такой группы, как наша, пришлось расходовать на совершенно секретные мероприятия. Что вы никогда не получите того, что заслужили. Вы все достойны гораздо большего.
— Ну, ни у кого из нас положение не хуже, чем было у Алана Тьюринга
[60]
, - заметил второй шахматист. — Мы просто глубже, секретнее и более компьютеризованы.
— Кто-нибудь когда-нибудь проследит это все, — утешающе сказала Розина, обращаясь к Лео. — Мы ведь и сами не знаем деятельности игры в полном объеме. Там, должно быть, еще десятки тысяч затерянных следов… Когда-нибудь в будущем — может быть, в следующем столетии, когда у них будут время и ресурсы для настоящего исследования по базам данных, — кто-нибудь сможет раскопать правду обо всех нас и сложить вместе куски этой истории.
Она улыбнулась.
— И окончательно осудить нас!
— Это их преимущество — преимущество, которое мы даем будущему. Даже два огромных преимущества: они выживут и они будут невиновны.
— Вот поэтому мы все теперь мертвецы, — сказала Розина. — Знаешь, кто мы, Джейн? Мы каннибалы на спасательной шлюпке. Мы совершили нечто ужасное — то, что требовалось совершить, — и теперь сидим здесь, сидим вот здесь перед тобой на этих диванчиках, еще не утерев как следует губ после того, как обглодали ляжку какого-нибудь мертвого ребенка. Мы совершили вещи, которые лежат за пределами понятия греха, вещи, которые стали необходимостью. Мы те омерзительные юркие бледные твари, что живут глубоко иод камнями, и мы но праву принадлежим к сообществу безымянных мертвецов.
Она повернулась к человеку, сидевшему за сканером:
— Как там дела, Ред?
— Выглядит неплохо, — ответил Ред. — Вроде как становится поспокойнее.
— Тогда я хочу идти первой. Кто-нибудь, снимите с меня эту треклятую штуковину!
Она подняла вверх левое предплечье. Никто не пошевелился.
— Я сказала, что хочу идти первой! повысила голос Розина. — Я иду добровольцем! Ну, давайте, кто снимет ее с меня?
Тот, очень молодой человек в костюме, поднялся с места.
— Знаешь, что здесь самое дерьмовое? — сказал он, обращаясь к Джейн.
Его темные глаза были как две устрицы, вынутые из банки.
— Самое дерьмовое здесь то, что ты пять лет лезешь вон из кожи, чтобы разыскать в Сети реальный народ, настоящую элиту, а потом оказывается, что это всего-навсего такая вот кучка стареющих богатых политиканов и юристов! Люди, которые чересчур много болтают о всяком научно-политическо-философском дерьме, и это не значит ровным счетом ничего; а потом, когда наконец приходит время для настоящих действий, вся ответственность всегда оказывается на плечах у кого-то другого, и в конце концов они нанимают какого-нибудь продажного мексиканского копа, чтобы он сделал за них всю работу. Боже милосердный!
Он вздохнул.
— Дай сюда кусачки, приятель.
Второй шахматист сунул руку под кожаный диванчик и протянул молодому человеку пневматические кусачки-болторезы с алмазной режущей кромкой.
— Защитные очки нужны?
— А что, похоже на то, что мне нужны твои долбаные защитные очки? Сопляк!
Он взял кусачки и повернулся к Розине.
— Пошли. Выйдем наружу, на лестницу.
Они вышли из комнаты.
Прошло полминуты; никто не произносил ни слова. Одни сдавали карты, другие внимательно изучали шахматную доску, Лео изображал необычайный интерес к широкополосному сканеру. Все мучились ожиданием.
Наконец Розина вернулась — голое запястье, на лице сияющая улыбка. Вид у нее был такой, словно она нанюхалась кокаина.
— Сработало! — прохрипел второй шахматист. — Я пойду следующим!
Вошел молодой человек с кусачками. Подмышки его пиджака были темными от пота.
— Давай теперь меня! — попросил второй шахматист.
— Ты что, шутишь? — отвечал юноша. — Я знаю статистику. Пусть уж на этот раз это сделает кто-нибудь другой.
— Я сделаю это, — предложил Лео второму шахматисту. — При условии, что потом ты сделаешь то же для меня.
— Заметано, — второй шахматист благодарно прикрыл глаза. — Ты прямой парень, Лео. Мне тоже будет не хватать тебя.
Они вышли из комнаты. Прошла минута. Они вернулись обратно.
— Нам здорово везет, — проговорил второй шахматист.
Он вытирал пот со лба канареечно-желтым полотенцем, утащенным из ванной.
— Ну да, — насмешливо проговорил молодой человек, — или же они просто не так уж круто сделаны, как мы думали… Куда вы потом собираетесь девать браслеты?
— Оставим в коридоре.
— Лучше детонировать. Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь потом заново собрал эту схему?
— Верно, — сказал Лео и взглянул на Джейн. — Вот видишь, почему Малиновый Мститель был так важен для нашей группы? Ему всего лишь девятнадцать лет, но сейчас ни одна Сеть не обходится без этих маленьких разбойников, они встречаются даже в самых лучших компаниях.
— Зачем ты пришел сюда? — спросила Джейн у Малинового Мстителя.
— Я в игре уже пять лет. Начинает надоедать. — Лицо Малинового Мстителя помрачнело.
— К тому же, если я сейчас к чертовой матери не уберусь из этого города, мне придется пришить обоих моих тухлых раздолбаев-родителей! Из долбаной двустволки!
Двое из игроков в покер поднялись с места — азиат и вторая женщина. Они молча обменялись взглядами, в которых читался глубокий интимный смысл, потом мужчина взял кусачки, и они вдвоем вышли из комнаты.
Через пятнадцать секунд раздался громкий взрыв. Затем вопли.
Лица присутствующих побелели как бумага. Вопли, затихая, перешли в судорожные, с придыханием, всхлипы.
Малиновый Мститель сунул руку внутрь пиджака, вытащил короткоствольный керамический револьвер и на негнущихся ногах прошел к двери. Он рванул ее, оставив за собой открытой. Из проема донесся поток нечленораздельного, подвывающего, панического лепета, затем выстрел. Еще один выстрел. Потом долгая, глубокомысленная тишина. И наконец еще один, последний выстрел.
Малиновый Мститель снова вошел в комнату. Его костюм был слегка забрызган кровью — не более чем несколько маленьких капелек крови в нижней части темно-серых брюк. В руках он держал кусачки, алмазные лезвия которых потемнели от удара при взрыве.
— Это был ее браслет, — проговорил он. — Он тоже мертв, так что теперь нам не придется снимать браслет еще и с него.
— Кажется, я передумал, произнес первый шахматист.