— Не могу поверить, что мы действительно занимаемся подобным делом.
— У меня вся жизнь такая.
Алекс закинул голову назад и на пробу попытался расслабить гортань.
— Ты не в курсе случайно, на сколько Джерри ее опустил? Я имею в виду в финансовом отношении?
— Мне кажется, Алекс, он выкачал ее почти полностью. Не то чтобы специально, просто ему наплевать на все, кроме взламывания ураганов.
— Ну ладно, только не говори никому… Дело в том, что я сделал Хуаниту своей единственной наследницей. Думаю, это поможет бригаде хоть немного. То есть на самом деле там довольно много.
Кэрол замялась.
— Это было довольно глупо с твоей стороны, говорить мне это. Я ведь тоже в бригаде, ты же знаешь.
— Ничего. Я хотел, чтобы ты это знала.
— То есть ты действительно доверяешь мне, так?
— Кэрол, мне кажется, ты здесь единственный по-настоящему хороший человек. И один из немногих действительно хороших людей, которых я встречал в своей жизни. Спасибо тебе за то, что помогала мне. Спасибо за то, что за мной присматривала. Ты заслуживаешь того, чтобы знать, что происходит, поэтому я сказал тебе, вот и все. Очень может быть, что во время этой операции я протяну ноги. Постарайся тогда не очень горевать.
Он вскрыл пакет с анестетической пастой, рукой в смарт-перчатке размазал ее по мундштуку трубки и затем, одним жестом, потребовавшим от него всей его смелости, аккуратно засунул в собственную глотку. Успешно миновав корень языка, Алекс ощутил, как трубка скользнула вниз вдоль его саднящей, распухшей гортани, спускаясь к пульсирующему центру груди. Он бы смог заставить себя продолжать, и может быть, даже говорить при этом, но тут включился в дело анестетик, и все силы улетели от него, словно стайка вспугнутых перепелок, оставив его пустым, холодным и слабым.
А потом пошла жидкость.
«Вы хорошо плаваете, Алекс?»
Она была холодной. Она была слишком холодной, холодной, как смерть, холодной, как красная глина Ларедо. Гигантская трескучая отрыжка вырвалась из его легких. С выпученными от ужаса глазами он попытался глотнуть воздуха и почувствовал, как жидкость внутри него огромной волной скользнула в туберкулы, словно мертвая, безумная, холодная амеба. Его зубы стиснули патрубок, и, испугавшись, он резко сел. Жидкость всколыхнулась, словно в полупустом пивном бочонке, и Алекс разразился судорожным кашлем.
Кэрол стояла рядом, все еще сжимая в руках канистру и являя собой воплощение отвращения и ужаса. Алекс потянул за шланг, он тащил и тащил его, словно ведя смертельную борьбу с неким отвратительным солитером, и в конце концов шланг вышел из него полностью, вместе со вспененной лужицей рвоты. Кэрол отпрыгнула назад, поскольку жидкость продолжала извергаться из канистры, шланг, плюясь, мотался взад и вперед, а Алекс все не мог остановить кашель. Его легкие казались ему сделанными из окровавленной пенорезины.
Он встал. Он чувствовал ужасную слабость, но был по-прежнему в сознании. Несмотря на то что синяя жидкость наполняла Алекса едва не наполовину, он по-прежнему был в сознании. Он нес в себе эту тяжесть, словно некую непристойную карикатурную беременность.
Потом он попытался заговорить. Обратив лицо к Кэрол, он задвигал губами, и из него выполз звук, словно утопающий енот, а рот наполнился большими лопающимися перекисшими пузырями.
Внутри него что-то хрустнуло, и началась настоящая боль. Он упал на колени, перегнулся пополам и принялся извергать жидкость на блистерное покрытие пола — мощными толчками, огромными пенящимися сгустками. В его ушах звенело. Его руки были забрызганы рвотой, она покрывала всю его одежду. И тем не менее он все не терял сознания, просто не мог.
Ему понемногу становилось лучше.
Кэрол смотрела на него с недоверием. Жидкость продолжала вытекать из канистры, неистощимым ручейком струясь из шланга.
«Закрой ее, закрой», — жестами показал он, булькая, словно утопающий, и тут же зашелся в следующем приступе кашля, снова соскальзывая по длинному, черному, мучительному склону к беспамятству.
Несколько мгновений спустя он ощутил, что его обхватили руки Кэрол. Она усадила его, прислонив спиной к ножке стола. Заглянула ему в лицо, оттянула веко большим пальцем; ее широкое лицо было бледным и мрачным.
— Алекс, ты слышишь меня? Он кивнул.
— Алекс, это артериальная кровь. Я уже видела такое. Ты истекаешь кровью!
Он покачал головой.
— Алекс, послушай меня. Я сейчас приведу Эда Даннебекке, и мы переправим тебя в больницу где-нибудь в городе.
Алекс гулко сглотнул.
— Не надо, — прошептал он. — Я не поеду, вы меня не заставите… Не говори никому. Не говори… Мне уже лучше…
ГЛАВА 8
К пятнадцатому июня уже самому зеленому из начинающих новичков было ясно, что на Оклахому готово обрушиться нечто, вышедшее прямиком из адских измерений. Прямое последствие: штат переживал самый обширный туристический бум за последние десять лет.
Все, в ком присутствовала хоть капля здравого смысла, задраивали все щели, укладывали вещи и (или) эвакуировались. Однако число здравомыслящих даже отдаленно не могло быть сопоставлено с прямо-таки демографическими количествами людей без всякого здравого смысла, которые толпами прибывали сюда с бесконечными караванами грузовиков, чартерных автобусов и мопедов. Оклахома стала настоящей меккой для фанатов плохой погоды — а их оказалось значительно больше, чем представляла себе Джейн.
После некоторого колебания многие из людей, обладавших благоразумием, стыдливо возвращались на исходную позицию, чтобы проследить за тем, как бы фанаты ничего у них не украли — что те, собственно, и делали, в характерной для них веселой, бесшабашной манере. Анадарко, Чикашоу, Уэзерфорд и Элк-сити, чьи дешевые гостиницы были переполнены, а городские парки пестрели палатками переселенцев, превратились в пристанища неопрятного, добродушного пьянства, периодически перемежающегося случайными ночными перестрелками и грабежами с битьем окон. Чтобы восстановить порядок, призвали на помощь национальную гвардию, но у оклахомских гвардейцев почти всегда хватало других дел. Национальная гвардия была одним из крупнейших предпринимателей штата, со своим зерном, скотом, лесом и портландцементом. Поэтому днем милитаризированные гвардейцы продавали мародерам сувенирные футболки и сахарные трубочки, а по ночам надевали униформу и задавали им перцу.
Судя по отчаянному энтузиазму местных телепередач, почти все участвующие получали нездоровое и откровенное наслаждение от истеричного, невыносимого напряжения, вызванного погодными условиями. Небосвод был канареечно-желтого цвета, в воздухе висела пыль, в небе каждый вечер потрескивали огромные устрашающие сполохи зарниц, повсюду пахло отбросами, потом и озоном, и люди усиленно смаковали это положение. Просто засуха продолжалась чересчур долго, и жители Аллеи Торнадо выстрадали уже слишком много. Они давно оставили страх за плечами. Они оставили за плечами даже угрюмую покорность судьбе. К настоящему моменту эти несчастные полностью отдались во власть судорожно-ироничного черного юмора.