Эррет смотрела на меня непроницаемым взглядом.
— Потому что… — медленно начала она, и я кивнул, докончив:
— …моих действий он не предвидит.
Белые тени появились беззвучно и неприметно, как подобало людям в их ранге; они слышали окончание нашего с Эррет разговора, и меня это вполне устраивало — я не хотел тратить время на объяснения. Я зажёг побольше ламп и написал отмену заклятия.
Звякнули цепи. Парализующие заклинания хороши в схватке, когда от бойца требуется скорость реакции, но готовясь к долгой беседе, рассчитывать на них неразумно. Твёрдая воля может превозмочь телесную слабость, вызванную магией. Тени это хорошо знали. Как я и предполагал, подвалы в штабе Южного луча отменно подходили для определённых целей. Эта зала была отнюдь не единственной. По пути я заметил дальше по коридору череду железных дверей. Данва весьма деликатно преградила мне путь к ним… «Отец бы не одобрил моих действий, — подумал я. — Ни один человек первого сословия не одобрил бы. Но обстоятельства таковы, что приходится пересматривать даже понятия о чести. Коли уж я спустился в пыточную, сбегать отсюда недостойней, чем заканчивать начатое».
Если мои догадки верны, скоро придётся пересмотреть ещё кое-что; и дело это важнее, нежели даже достоинство рода Данари.
Не открывая глаз, таянец глубоко вздохнул и сел, прислонившись спиной к стене. Я употребил весьма жёсткую схему, входившую в реестр боевых заклинаний; платой за её действенность становились последствия — пробуждение ото сна было трудным и сопровождалось множеством неприятных ощущений. Итаясу ещё долго предстояло приходить в себя: заново учиться держать голову, владеть речью и фокусировать взгляд.
Когда спустя миг внятная, окрашенная бархатным акцентом риеска достигла моих ушей, я был погружён в собственные раздумья и не успел вовремя переключить внимание.
— Привет тебе, император уаррский, — мягко, едва не ласково сказал горец.
Он улыбался, с насмешливым видом склонив голову к плечу.
Глаза его были ясны и пронзительны.
Таянец едва заметно повёл плечами и подбородком, удобнее устраивая шею в ошейнике с магическим замком, положил руки на колени — цепи, подтянутые к стене, не давали скрестить их. Беспомощный, в руках заклятого врага, он оставался совершенно спокоен. «Он ничуть не удивлён, — отметил я. — Знал, что окажется в плену?.. И любопытная же реакция на магию. После такого воздействия люди с полчаса способны только стонать и мычать».
— Рад видеть тебя здесь, княжич Таяна.
Итаяс тихо засмеялся, закатив глаза. «У него обычная реакция на магию, — понял я: на висках горца выступила испарина, мышцы закаменели в усилии удержать шею прямой. — У него нечеловеческое самообладание».
— Я порадую тебя какое-то время, — сказал Итаяс покровительственно и уселся поудобней, насколько позволяли цепи.
— А потом?
— А потом перестану. — Горец неприятно осклабился: — Ты собираешься спросить, кому я служу. Не выставляй себя дураком, император уаррский. Я служу только себе.
«Он повторит это ещё не раз», — подумал я и бросил взгляд на Эррет. Та изучающе рассматривала таянца. Лицо её оставались холодным, но уголки губ приподнялись.
— Нет, — безразлично сказал я. — Это не так. Но я не стану тебя переубеждать.
Итаяс смотрел на меня — нагло, с вызовом.
— Не грози мне судьбой моей сестры, — сказал он. — Ты не тронешь её и пальцем.
— Не трону, — согласился я. — И грозить не стану.
Итаяс помолчал, издевательски ухмыляясь.
— Тогда задавай вопросы, император, — сказал он, наконец.
За спиной у меня, неподвижные, стояли тени Южного луча. Плотные шары световых заклятий горели под потолком, оштукатуренные белые стены впитывали их свечение. Стены зала столько раз очищали с помощью магии, что я улавливал её следы. Судя по всему, марали эти стены брызги крови… Трудно вообразить место, менее достойное человека моего положения. Но мне не за что просить прощения у предков. Предкам не довелось узнать высшей весны.
И я, в свой черёд, улыбнулся.
— Зачем? — сказал я. — Ты хочешь отвечать намного сильнее, чем я хочу спрашивать. Поэтому говори, Итаяс.
Горец поморщился, перекатывая голову по стене.
— Зачем говорить с тем, кто скоро будет мёртв?
Чего-то в этом духе я ждал.
— Это прорицание? — поинтересовался я. — Слыхал я, что Демон Таяна — недурная гадалка.
— Это обещание, — ласково сказал Итаяс. — Я убью тебя.
Я принял недоумённый вид и предложил:
— Убей.
Горец усмехнулся.
— Немного позже, — сказал он. — Пока что ты любуешься на врага в цепях и думаешь, что он бессилен. Я же сказал, что порадую тебя какое-то время.
— А если я прикажу казнить тебя? Незамедлительно.
— Не прикажешь, — не будь у Итаяса скованы руки, он бы отмахнулся с пренебрежением. — Тебе слишком интересно.
Я помедлил.
— Пожалуй, ты прав. Зачем ты приехал в Рескидду?
— За своей сестрой.
— Ты хотел забрать её в Таян?
— Нет. Её судьба на равнинах.
— А твоя?
Теперь Эррет смотрела на меня. В глазах её нарастало смутное удивление: чем дальше, тем меньше она понимала, что я делаю. «Не вмешивайся», — мысленно попросил я. Не мог я растолковывать ей каждую свою мысль. Если мои догадки верны, то Итаяс ведёт собственную игру, и противник его — отнюдь не я.
Если…
Горец улыбался прежней самодовольной улыбкой, но в глазах его мелькнуло подобие уважения. Он ответил не сразу; эта заминка свидетельствовала о многом.
— Мою определяет только моё желание, — бросил он.
«Да!» — понял я.
Свет заклятий померк.
…Через полчаса или час Фиррат доставит мне отчёт доктора Тайви. Как водится у высших теней, там не будет выводов, только сопоставления фактов, по которым благородный заказчик сможет, немного поразмыслив, определить истину. Не появись передо мною этот дикарь, спустя какое-то время мне открыл бы глаза господин Ларра. Всё идёт своим чередом. Я могу потешить себя мыслью, что оказался на шаг впереди положенного. Но даёт ли это мне действительное преимущество?
Та, что любит играть честно…
— Генерал Эрдрейари обещал посадить Пещерного Льва в хорошую клетку и подарить мне, — наугад бросил я. — Будет славно, если я отдарюсь Пещерным Львёнком. Что, если цепи останутся при тебе до конца жизни?
Итаяс весело оскалился.
— Слово Великого мертвеца подобно стали, — со странным удовольствием проговорил он. — Даже ты, император, ещё не знаешь, насколько оно крепко.