Как Крамарчук и ожидал, любимая сталинская дача особым шиком не отличалась. Простой каменный дом из семи комнат, две просторные застекленные веранды, открытый солярий на крыше. Неподалеку — кухня и баня. Стены отделаны не то деревянными, не то фанерными панелями, на полу дубовый паркет. Двери тоже были вполне обычными, еще и застекленными до половины, а вовсе не бронированными.
Обеденный стол им накрыли в зале. И предложенный ассортимент блюд подполковника откровенно Удивил: ничего грузинского среди них не было. Простые русские щи, блюдо с пельменями, судя по всему — настоящими сибирскими (никак отголосок былой туруханской отсидки), какой-то овощной салат. Не было даже легендарной «Хванчкары», которую, по свидетельствам историков, якобы пил Сталин. Вместо вина на столе стояла бутылка коньяка «Енисели» — правда, грузинского — и две крохотные хрустальные рюмки .
— Присаживайся, подполковник, покушай. — Иосиф Виссарионович первым сел за стол. — После поговорим.
— Спасибо, товариш Сталин. — Юрий опустился на стул. Прислуживавшая немолодая женщина налила щи — сначала Сталину, затем ему — и ушла. Пельмени, видимо, полагалось накладывать самим Вождь разлил по рюмкам коньяк, понемногу, граммов по двадцать.
— Не знаю, что там ваши всезнающие историки обо мне понаписали, но вино я редко пью, даже грузинское. Я вообще редко пью, не люблю это дело. Но с тобой, подполковник, пару рюмочек выпью. Тост скажешь?
— Скажу, товарищ Сталин. — Крамарчук встал. Сталин же отчего-то поморщился: возможно, оттого, что выглядело это несколько вычурно.
— За изменения хочу выпить, товарищ Сталин! И для страны, и для вас лично. За положительные изменения.
Несколько секунд Вождь молчал, размышляя, затем сдвинул рюмки:
— Хорошо, товарищ Крамарчук. За изменения. Только насчет меня лично... надеюсь, ты понимаешь, что о нашем разговоре не стоит никому рассказывать? Товарищ Сталин уж сам со своей семьей разберется. Лаврентий, конечно, кое-чего узнал — не все ж такие неразговорчивые, как ты, оказались, — ну да ладно. Ему же хуже. Ты кушай щи, подполковник, кушай, повара у меня что надо.
— Спасибо, товарищ Сталин, кушаю. — Юрии и в самом деле был голоден. Да и щи хороши. А вот брошенная Вождем фраза «ему же хуже» подполковнику не понравилась. Вроде и о Берии речь, а на самом деле пойди пойми, о ком...
Обедали молча. Обещанную вторую рюмку коньяка Иосиф Виссарионович налил уже после еды, предварительно закурив. Выпили на сей раз без тостов. Дождавшись, пока унесут посуду, Сталин вернулся к прерванному разговору:
— Значит, говоришь, плохо у нас с армией?
— С армией нормально, товариш Сталин, — не поддался на провокацию Крамарчук, — с умением воевать плохо Дело ведь не только в том, что немцы нас в приграничье летом раздолбали, — не знали мы, как грамотно сопротивление оказывать. Потому и отступали аж до зимы, морозов ждали. Мороз-то помог, кто спорит, вот только воевать он нас все одно не научил. А уж сколько наших солдатиков померзло, и говорить не хочется...
— Помочь сможешь? И ты лично, и сотоварищи твои? — задал собеседник неожиданный вопрос. — Научить — не научить, а хоть что-то сделать? Танки-то мы вам дадим и эти, как там ты их назвал, — «Катюши»>? — тоже. И авиацию подтянем. А вот умение воевать...
— Сделаю все возможное, товарищ Сталин, — абсолютно серьезно ответил подполковник. — Все, что вспомню, постараюсь подробно описать. Выкладки по тактике боевых действий, привязка к реальным событиям истории. Только ведь мне самому повоевать не довелось.
— Не довелось, — хмыкнул Сталин. — Ну да, читал я про ваши войны, читал... Корея, Вьетнам, Афганистан, потом и вовсе Абхазия с Чечней. Навоевались, наследнички? И чего добились?
— Ничего, Иосиф Виссарионович, — опустил голову подполковник. — Нет, если взять тот же Афганистан, мы там побольше, чем те же американцы, добились, а вот насчет горячих точек девяностых — тут вы, конечно, на все сто правы. Когда Кавказ полыхнул, глупо мы себя повели. Да и с Приднестровьем лажанулись, до сих пор непонятно, чем все закончится.
— Глупо они себя повели, лажанулись, понимаешь, мрачно повторил Сталин, поднимаясь и подходя к ведущей на веранду двери. Отворил, впуская в комнату свежий лесной воздух, напоенный густым сосновым ароматом. Вернувшись обратно к столу, продолжил: — ладно, недотого сейчас. Тут бы с дальними и разобраться, с войной, а уж внутри страны мы как-нибудь сами справимся. Товарищи на местах помогут. В общем, так: ты, Юрий Анатольевич все, что вспомнишь или надумаешь, записывай, глядищь полезным окажется. Сейчас тебя обратно к Лаврентию отвезут — ты там языком не трепи. Он, конечно, спрашивать станет, пусть и не напрямик, ты так и отвечайтоварищ Сталин, мол, запретил о нашем разговоре распространяться. Пускай попереживает, ему это только на пользу пойдет. Телефон тебе проведут, прямой, сразу ко мне, если что срочное — звони в любое время. Я, знаешь, поздно спать ложусь да и встаю рано.
— Так точно, товарищ Сталин.
— Вот и иди, думай. И хорошо думай. А насчет того, что самому повоевать не довелось... Так это от тебя, боюсь, не уйдет. Все мы еще, чувствую, навоюемся.
— Значит, пустите в армию, товарищ Сталин? — взволнованно спросил подполковник, уже не удивляясь очередному неожиданному повороту беседы. — Я там, пожалуй, все ж больше пользы принесу.
— В армию-то, может, и пустим, ты же кадровый командир, а вот на фронт — нет, сам должен понимать. В плен тебе дороги нет, ни живым, ни даже мертвым. Да и в тылу работы немало найдется, без дела уж точно сидеть не станешь. Все, иди, подполковник.
— До свидания, товарищ Сталин!
— До свидания, товарищ Крамарчук! — Иосиф Виссарионович отвернулся и неторопливо двинулся к выходу на веранду, показывая, что аудиенция завершена.
Берхтесгаден, летняя резиденция фюрера, август 1940 года (продолжение)
Фюрер был раздражен. Пока еще не взбешен, к счастью, но раздражен уже прилично, и адмирал Канарис знал, что грань между этими двумя понятия весьма зыбка. Еще пару его неосторожных фраз — придется выслушивать очередную эмоциональную нотацию на тему коварности восточных варваров и доверчивости некоторых сынов Рейха.
Предоставленные фотографии и документальные доказательства Гитлера не убедили: он их попросту счел фальшивкой , хотя и дал добро на дальнейшее расследование с активизацией разведывательной сети по южному региону СССР, Москве и полигону в Кубинке В целом все сказанное сводилось приблизительно к тому, что путешествия во времени невозможны априори, коварство Сталина не знает границ, и единственным. что могло убедить его, стали бы материальные свидетельства случившегося. Например, образцы оружия или электронной техники, о которых упоминал один из агентов. На самом деле сведения поступили сразу от нескольких резидентов, но Канарис не стал акцентировать на этом внимания. В конце концов, это уже его внутренняя кухня, и он не был слишком расположен посвящать во все подробности даже самого фюрера.