Анатомия любви - читать онлайн книгу. Автор: Спенсер Скотт cтр.№ 69

– Ладно-ладно, – приговаривал Роберт, торжественно воздевая огромные руки. – Нельзя продолжать в таком духе. Ради Хью. Хью, боже мой, он ведь был такой миролюбивый. Он был бы потрясен, услышав, как мы огрызаемся друг на друга. – Роберт поглядел на сына, а затем обнял его. Когда Роберт поцеловал сына в волосы, они оба на мгновение прикрыли глаза.

– Уже пять часов, – заметил Кит, поднимая руку с часами. – Папа превратился в прах. Все кончено.

– Большое спасибо, – бросила Нэнси. – Мы бы погибли, если бы не услышали об этом. – Она чувствовала, что тучи сгущаются, и хотела заверить Ингрид в своей поддержке.

Роберт расстегнул пиджак из сирсакера в зеленую и белую полоску, на котором расплывались овалы пота, и вынул из внутреннего кармана сложенный лист бумаги. Он отдал свой бокал сыну, и Хью отошел к столу, чтобы поставить бокал, явно радуясь возможности угодить отцу.

– Что это? – спросила Ингрид. – Завещание?

– Нет, – ответил Роберт. – Не завещание. Это письмо от Хью. Он прислал его нам чуть больше года назад. – Роберт старательно расправил лист с напечатанным на машинке текстом. – Я захватил с собой. Это же такая редкость, письмо от Хью. – Роберт посмотрел на письмо и улыбнулся, как будто увидел перед собой Хью.

– Прочитай нам, дядя Боб, – попросил Сэмми.

– Я думал, все сами прочитают по очереди.

– Нет. Прочитай вслух.

– Господи, в таком случае пора доставать и старые фотографии, – заметила Энн, но недовольства в ее голосе не прозвучало.

– Мне бы хотелось прочитать его голосом Хью, – сказал Роберт. – Ведь именно его голос придавал всему особенный смысл. – Он посмотрел на Сэмми и кивнул. – Как и у тебя.

– Прочитай, дядя Боб.

– «Дорогой Боббо»… – Роберт замолчал и поглядел на Ингрид. – Так меня называли родные, – пояснил он, утер пот со лба и покосился на листок, как будто слова вдруг стали менее разборчивыми. – «Теперь ты уже знаешь о моем разводе, и у тебя было время свыкнуться с этой мыслью. Я чувствую себя как кузен Дерек в тот момент, когда угробил дедушкин „паккард“ и просто переехал на год к Шарлотте. Иногда мужчине следует залечь на дно. Я помню, как лет восемь назад мы с тобой объедались раками в том маленьком ресторанчике, где складные стулья стоят прямо на берегу Пончартрейна, и ты поносил Билли Корону, потому что Билли только что ушел от Элисон. Ты говорил что-то о том, какой скотиной надо быть, чтобы бросить жену после пятнадцати лет совместной жизни, а я качал головой и охал, словно старый сплетник на веранде из года этак тридцать восьмого, когда деревья были еще в цвету, а все наши ценности оставались в неприкосновенности. Ты ведь понимаешь, о чем я? О том периоде нашей жизни, когда все было просто. И вот теперь я перещеголял Билли Корону, потому что он оставил всего двоих детей, а я – троих. Вполне взрослых детей, надо сказать, которые лучше представляют, на что употребить свою жизнь, чем их бедный старый отец. Боже, мы ведь все те же мальчишки в мешковатых оливковых шортах, с пальцами, испачканными земляничным вареньем, и называть себя старым бедным отцом, записным республиканцем… Какая нелепость, ты не находишь?» – Роберт замолчал и перевернул листок. Его лицо наливалось кровью. Краснота поднималась от шеи все выше и выше, словно вино, которое медленно наливают в бокал.

– Как это похоже на Хью, – заметила Энн.

– У меня тоже есть письмо от папы, – сказал Сэмми. – Надо было взять его с собой.

– А у меня есть стихи и много всего, – заявила Ингрид.

Она закрыла глаза от горя и, наверное, от стыда. У нее не было выбора: приходилось отстаивать свои законные права, однако это ее унижало.

От долгого стояния ноги у меня болели, но я продолжал стоять, прислонившись спиной к стене, со стаканом виски в руках. Все присутствующие в гостиной балансировали на грани, и я ужасно боялся, что у меня первого хлынут слезы. Я глядел на эти лица, и их вид, казалось мне, воспламенял очередной запал, искра, прыгая и шипя, устремлялась к стиснутой, ненадежной сердцевине моего сознания: каждое горе было уникальным, однако каждое находило себе дорогу в ту часть моего существа, которая была готова взорваться. Роберт продолжил читать письмо Хью.

– «Чего вы, главы благополучных семей, не понимаете, так это насколько мы, блудные отцы, любим своих детей». – По тому, как он покивал головой, я понял: ему хочется взглянуть на Сэмми и Кита, убедиться, что они услышали эти слова, но он воздержался.

Потом Роберт читал дальше, только я уже ничего не слышал. Его голос доносился до меня неясным, нечленораздельным бормотанием, я самым неприличным образом таращился на его открытое, страдающее лицо. Я попросту сосредоточил все свое внимание на ошеломляющей реальности его больших карих глаз, сухих седых волос, тщательно выбритых, несколько мясистых щек и массивного подбородка.

Роберт взял на себя обязанность поддерживать мир после смерти брата. Он уже встал между Ингрид и Энн и, наверное, успел вмешаться, когда началась ссора из-за моего прихода. Он верил в алхимию, которая превращает все страсти в скорбь: вся ревность, вся ярость, вся боль и страх перерождаются и кладутся на безмолвный алтарь смерти. Пока что он не собирался прерывать траур, чтобы выразить свое отношение ко мне. Подобные эмоции – роскошь, предназначенная для живых, и демонстрировать их в такую минуту означало нарушать всякие приличия, подобающие живым. Мое время придет позже. Вот тогда я почувствую на плече тяжелую руку Роберта, увижу стальной блеск в его бархатистых карих глазах. Позже он будет судить меня, как судил бы Хью. Позже меня больно пригвоздят к месту, вынесут обвинение и разделаются со мной.

Я отвернулся от Роберта и бросил взгляд на Ингрид: она уже плакала, не стесняясь, и смотрела на меня. В ее глазах за завесой слез читалось недоумение. Я был уверен, что воспоминания о том, как я стоял всего в десяти шагах от Хью, копошатся у нее в памяти, напрягают силы, чтобы заявить о себе, совсем как те голоса, которые люди, по их уверениям, слышат на спиритических сеансах. Она наклонила голову, разомкнув полные бескровные губы. Она смотрела на меня с неодобрением, и я уже было решил, что первый слой ее воспоминаний обо мне прояснился, однако в следующее мгновение понял, что она просто просит меня не смотреть на нее, чтобы дать ей возможность скорбеть, не чувствуя на себе посторонних взглядов. Я покосился на сестру Ингрид, ширококостную, грузную женщину в бесформенном сером платье, темных чулках и блестящих черных туфлях.

И как раз в этот момент Кит, сидевший, наверное, футах в двадцати от того места, где стоял я, запустил в меня высоким тонким стаканом. Не знаю, хотел ли он причинить мне боль или напугать, думал ли об этом вообще, но стакан разбился о стену в футе или даже меньше от моей головы. Осколки стекла брызнули мне в лицо, но порезов не было, и я решил, что это просто раскрошенный лед. Прозрачное донышко стакана упало на мое плечо, а позже я обнаружил осколки в кармане рубашки. Мне потребовалось время, чтобы осмыслить случившееся, чтобы осознать, какое отношение это имеет ко мне. Я услышал звон и краем глаза, словно в замедленной съемке, увидел, что Кит подается вперед и швыряет стакан, а затем ощутил, как жидкость стекает по волосам на лицо, на рубашку, и что все смотрят на меня. Роберт перестал читать, Нэнси схватилась за плечо Ингрид, и обе они ахнули. Я наконец-то закрыл лицо и отвернулся, сгорбившись и мотая головой.