Битва с богами - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Зверев cтр.№ 27

— Откуда у вас оружие?

— Нашел.

— Портфель?

— Нашел.

— Мы видели, как вам вручили портфель.

— Вы ошибаетесь.

Он говорил совершенно равнодушным тоном.

Его не стали закрывать в камеру и оформлять по закону. Для таких клиентов у нас есть база в Медведково, которую мы называем площадка номер один. Там уютные камеры и все доступные средства для допроса.

— Все врет, — покачал головой Куратор. — Людей с такими паспортными данными нет.

— Как он объясняет эту нестыковку? — спросил я.

— Утверждает, что говорит истинную правду.

— Фармацевтика?

— Под препаратами как заведенный повторяет то же самое.

— И что это значит?

— Кто-то поставил гипноблок в его сознание.

— «Правдолюбы», — покачал я головой, меня все это откровенно пугало. — Старые добрые звиздюли не пробовали?

— Бесполезно. Порог чувствительности другой. Он просто не чувствует боль.

— Ядрена-матрена, что же это такое? Кто мог так обработать человека?

А в глубине монитора дознаватель продолжал отрабатывать задержанного:

— Для какой цели вам нужен был яд?

— Я ничего не знаю, — отвечал сектант. — Я нашел портфель…

В ампулах был «голубой иней» — экспериментальный яд, вызывающий паралич нервной системы и смерть в течение минуты.

Наружка сумела удержаться за человеком, который принес нашим клиентам портфель с ампулами, — им оказался ранее судимый Шамиль Камаев. Мы быстро обустроили его в одной из камер площадки номер один. И он моментально потек. Признался, что был посредником в торговле отравляющими веществами. Вышли «правдолюбы» на него через третьих лиц.

Мы узнали от Камаева интересные схемы подпольной торговли запрещенными химикатами и ядами. Информация была серьезной и нуждалась в отработке. Но это была совершенно другая тема. Общался Камаев только с толстяком. И ничего про покупателей не знал…

Дознаватель, ведущий допрос толстяка, наконец не выдержал:

— Слушай меня внимательно, господин Никто. Тебя пока гладят по шерстке. И задают вежливые вопросы. Но так не будет продолжаться вечно.

— Я требую адвоката, — совершенно равнодушно произнес задержанный.

— Могу предоставить только палача… Пойми, ты все равно нам все расскажешь. Даже то, что сам не помнишь. Но решай — сделать это добровольно и остаться целым. Или сделать то же самое, только с раздробленными костями, раздавленной мошонкой и в наркоте по самые уши. Выбирай, сучонок.

— Мое тело — делайте с ним, что хотите, — неожиданно в голосе задержанного появились живые нотки. — Но душу мою вам не получить.

— Ты не представляешь, как разжижают мозги психотропные препараты.

— Дума моя принадлежит Всевышнему. И вашей власти над ней нет, — отрубил допрашиваемый.

— И все-таки подумай. Мы еще вернемся к этому разговору.

Куратор выключил видеозапись.

— Голем, — сказал я. — Человек из глины.

— Ничего, — произнес с угрозой Куратор. — Мы его сломаем. Сейчас специалисты изучают его психику и линии возможного надлома. Только время поджимает. Сколько его у нас осталось?

— Времени, чувствую, мало, — сказал я. — Этот чертов яд…

Изъятого нами «голубого инея» не так много, чтобы отравить всю Москву. Но на несколько тысяч душ хватит.

Получается, «правдолюбы» готовят масштабную диверсию. И мы не знаем — где и когда. А на пути к знанию стоит толстая черепушка этого негодяя. Как узнать, что скрыто в этой голове? Как вскрыть эту кладезь жизненно необходимой нам информации?

— Он все расскажет, — будто сам себя убеждая, произнес Куратор. — И очень скоро.

Его бы устами да мед пить…

Наши камеры на базе — это вам не обычный полицейский изолятор и даже не спецтюрьма в Лефортово. У нас нет надзирающих прокуроров и инструкций. Нет прав человека — всего лишь голая целесообразность.

От фанатиков можно ждать чего угодно — что они порежут вены, разобьют голову о стену. А голова эта была нам пока нужна. Поэтому задержанный, учитывая некоторые особенности его психики, был спеленут по рукам и ногам. И не имел возможности напасть на кого-либо или причинить себе ощутимый вред.

Казалось, он не может сделать ничего.

Но он сделал.

Я уже собрался отбыть с конспиративной квартиры, как у Куратора зазвонил телефон.

Лицо моего руководителя вытянулось.

— Какого черта? — крикнул он. — Как допустили?! Готовьтесь к разбору полетов!

Кинув на стол телефон, он воскликнул:

— Только что задержанный откусил себе язык. И умер от кровопотери и болевого шока.

— Японцы называют такой способ самоубийства верхним харакири, — вспомнил я.

— Вот не привыкли мы играть так, — покачал головой Куратор.

— «Правдолюбы» начисто лишены инстинкта самосохранения.

— Зато охотничьи инстинкты у них переразвиты…

Робин позвонил мне через четыре дня после самоубийства задержанного боевика.

— Я нашел человека, — послышался в наушнике гарнитуры сотового телефона его голос. — У него есть информация по «правдорубам».

Робин живет под маской мелкого бизнесмена, имеющего свой небольшой гешефт с хозяйственной деятельности вокруг Министерства обороны. Узкие круги знают его как удачливого подпольного торговца оружием, который может достать все за вполне приемлемую цену. Круг общения в мире криминала у него очень широкий. Равно как и среди тех, кто соприкасается каким-то образом с криминалитетом — службы безопасности разных контор, частные сыщики, коррумпированные до полной потери человеческого облика чиновники и военные. А так как все они считают его за своего, то он порой узнает много интересного.

— Что за информация? — заинтересовался я, поворачивая руль и притираясь между маршруткой и трамваем — как раз пробирался через запруженный машинами центр.

— Никакой особой конкретики, чтобы кого-то брать и хватать. Но кое-какие моменты проясняет. Человек согласен встретиться.

— Что за человек?

— Начальник службы безопасности «Гигант-инвеста». У нас по железу общие интересы были. Будешь с ним встречаться?

— Это не подстава?

— Человек надежный.

Два варианта — или заставить Робина снять всю информацию. Но это не очень хорошо. С человеком мне нужно говорить самому, чтобы на месте определиться. Никто лучше меня не может оценить перспективу — у меня чутье, а Робин сам не справится. Но это означает светить свое лицо неизвестно перед кем, что для «перевертыша» очень нехорошо.