— Господи, что же нам теперь делать? — бормотал Райан.
— Мне может понадобиться помощь. — И я выразительно посмотрел на Джоанн.
Она вопросительно вскинула брови.
— Какая-то часть существа Макколла хочет с нами сотрудничать, — пояснил я. — Это заметно. Он в пограничном состоянии. Мне кажется, было бы полезно, если бы вы побеседовали с ним именно сейчас.
— Воззвать к его разуму? — спросила она.
— Да, с точки зрения женщины, заменившей Аманде мать.
Она пристально посмотрела на клин света, падавший на траву из-под открытой двери «убежища», и ответила:
— Хорошо. Посмотрим, что у меня получится.
58
Мы с Поугом стояли перед теперь закрытой дверью «убежища от страха».
И у меня впервые появилась возможность присмотреться к нему поближе.
Голова, покрытая шапкой песочного цвета волос, имела удлиненную форму — череп хищника. Мелковатые черты его лица казались несколько сглаженными. На подбородке отчетливо виднелся шрам, узкий и короткий, — такие оставляет нож, но не осколок или пуля. При мне он ни разу не улыбнулся. Его лицо в основном не отражало никаких эмоций, и я догадывался, что это обычное состояние Поуга. Ни обручального кольца, ни каких-либо других украшений. В глаза бросались грубые стежки штопки в тех местах, где на его куртке крепились когда-то знаки различия. Видимо, этот зеленый предмет одежды он считал талисманом и носил годами.
Его узкие бедра опоясывал поношенный пояс из толстой и грубой ткани, к нему крепились специальная кобура, больше напоминавшая обычный зажим, удобная для ношения пистолета с глушителем, несколько запасных обойм и небольших коробочек, содержимое которых оставалось для меня загадкой.
В отличие от Райана Кесслера Поуг не имел привычки постоянно держаться за рукоятку пистолета и поигрывать им. Он и так прекрасно знал, как выхватить оружие в случае необходимости. На земле рядом с ним валялся тоже видавший виды нейлоновый рюкзак, в котором лежало что-то тяжелое. При этом я слышал клацанье металла, когда он снимал его с плеча.
Поуг стоял, скрестив на груди руки, и оглядывал окрестности, как всматривается в них человек моей профессии. О моем присутствии он на время словно забыл.
— Как же я не раскусил его? — вымолвил Поуг после долгой паузы.
Я понял, что речь идет о человеке, выдававшем себя за Барра.
— У меня ведь была кое-какая информация, — продолжал он. — Но слишком мало. Не хватало для полной картины.
Со мною же дело обстояло не совсем так. У меня было все, чтобы вычислить лазутчика. Фрагменты мозаики могли сложиться в рисунок. Но я сосредоточился на отдельных деталях, а не на картине в целом. Вот что значит не быть любителем собирать картинки-загадки из отштампованных машиной фрагментов. Для меня такие занятия не представляют интереса, поскольку это не настольная игра в полном смысле слова. Хотя и здесь общая стратегия мне известна — необходимо начинать с краев, чтобы образовалась рамка, которую затем легче заполнить внутри.
А именно этого я и не сделал. И потому слишком много фрагментов как бы повисли в воздухе.
Он посмотрел мне за спину.
— Тебе нравится твой «глок»?
— Вполне.
— Неплохая «пушка», — сказал он, но не сдержался и добавил: — Хотя я предпочитаю ствол подлиннее.
— А у тебя кобура интересная. — Я кивком показал на его пояс.
Поуг лишь неопределенно хмыкнул в ответ.
Мы еще немного помолчали.
— Эволюция, — произнес затем Поуг задумчиво.
За долгие годы, проведенные в различных учебных заведениях, я частенько находил время для изучения какого-либо предмета из чистого любопытства. Однажды в медицинском колледже я прошел очень интересный курс под названием «Дарвин и история биологии» (он привлек меня еще и тем, что аудитория, где читали лекции, располагалась рядом с той, где Пегги изучала анатомию). Поэтому меня заинтересовало, что имел в виду Поуг, и я поднял на него взгляд.
— Тебе не кажется, что именно оружие прошло в человеческом сообществе наиболее впечатляющую эволюцию, а не что-то другое?
Похоже на суждение о том, что выживает сильнейший, но Дарвин все-таки имел в виду другое.
Однако это давало пищу для размышлений. И Поуг продолжал развивать свою мысль:
— Сравни с медициной и транспортом, красителями и часами, с компьютерами, пищевыми полуфабрикатами — да с чем угодно! Давать людям ртуть как лекарство или высасывать кровь с помощью пиявок. Или создавать самолеты, которые разбиваются, строить мосты, которые обрушиваются. Ученые и инженеры бьются над всем этим, используя метод проб и ошибок, убивая при этом людей, часто и самих себя. И один провал следует за другим, просчет — за просчетом.
— Вероятно, отчасти ты прав.
— А теперь возьмем оружие. Оно всегда было эффективно. С самого начала. — От волнения у него прорезался легкий, кажется южный, акцент.
Эффективно…
— Невозможно было иметь меч, который сломался бы при первом соприкосновении с другим клинком. И не существовало мушкетов, которые взрывались бы в руках стрелявших, — люди, занимавшиеся их изготовлением, не допускали ошибок. Они не могли позволить себе такой роскоши, как просчет. Вот почему из ружей, сделанных двести лет назад, все еще можно стрелять, и многие из них по меткости черта с два уступят нынешним.
— Естественный отбор.
— Оружейный дарвинизм, — подхватил Поуг.
Занятно было слышать подобные умствования от человека, который, быть может, и не был сам секретным наемным убийцей на службе у правительства, но получал деньги за то, что создавал им условия для работы и защищал.
Мы умолкли, но не потому, что исчерпали предмет для беседы. Из дома, хромая, вышел Райан Кесслер и направился к нам походкой медведя, только что вышедшего из зимней спячки.
— Есть новости? — спросил коп, глядя на «убежище».
— Пока ничего.
Наступила тишина. Райан стоял, засунув руки в карманы, и смотрел в землю сильно покрасневшими глазами.
— Как там Мари?
— Ничего, держится молодцом.
Мы снова немного помолчали.
Потом вдруг с резким щелчком разблокировалась дверь «убежища». Райан заметно вздрогнул от неожиданности. Мы с Поугом и бровью не повели.
— Дело сделано, — сказала появившаяся на пороге Джоанн. — Я знаю, где Аманда.
И, не вымолвив больше ни слова, первой пошла в сторону дома, на ходу вытирая влажными салфетками кровь со своих рук.
59
В теории игр есть интересная концепция наказания партнера-оппонента «игрой вразнос».