Значит, Князь опять останется без лекарств. Плоховастенько, нужно признать. Но до следующей аптеки сегодня я уже не успею. Это на одиннадцатом, в Восточном блоке комплекса, а через минут тридцать на дневной перерыв отрубят питание лифтов и ослабят освещение площадок. Перспектива добираться из Восточного блока пешком меня не привлекала, поэтому Игорю сегодня придется еще немного поболеть…
А разболелся Князь сильно. Почти как тогда, когда отмечали открытие княжьим друганом собственного небольшого ресторанчика на Затулинке. С тошнотой, непереносимостью жизни в целом, страхом солнечного света и всеми сопутствующими симптомами. Сегодня утром (нужно заметить, что после целых десяти часов сна), когда пора было начинать приходить в норму и возвращаться к жизни, Князь внезапно не смог встать с постели. И хотя мне казалось, что вчерашнее разливное пиво, заботливо принесенное Игорем с точки на втором уровне комплекса, сделало свое дело, подлечив наши перетруженные организмы, после сна Князю вдруг стало совсем невмоготу. Он с трудом дотаскивался до туалета, где долго и со знанием дела пугал раритетную фаянсовую технику, и снова падал на диван, постанывая и прося ухи. Вскрытие домашней аптечки желаемых результатов не принесло (ну не сомитаксом же его кормить), и я отправился выручать друга. Но тоже безрезультатно.
Просторная пассажирская кабина (к моему удивлению, пустая), расписанная маркерами и распылителями, со скрипом и стоном тросов унесла меня вверх. Фанерные двери разошлись, я привычно шагнул на родной ярус. И замер, едва не отшатнувшись обратно в лифт, подумав было, что ошибся этажом.
Плотно, практически плечом к плечу, живой стеной перегораживая довольно широкую площадку-улицу, ведущую от лифтов к бытовым лавкам и дальше, к жилым секторам, передо мной стояли люди. Их было довольно много, может быть, даже больше сотни, и я невольно удивился, не ожидая встретить столько народу так высоко — администрация Монолита в целях безопасности не разрешала проводить митинги и демонстрации выше четвертого-пятого. Поэтому обычно толпы собирались значительно ниже.
Не успев закончить мысль про демонстрации, митинги протеста или очереди за промтоварами, я чертыхнулся за невольный испуг. Отрицать бессмысленно — как только увидал всю эту живую массу, сердце совершенно неожиданно ухнуло в пятки. В недобром предчувствии слыша, как закрываются двери кабины, я двинулся было вперед, когда внутри снова екнуло. Не сделав и трех шагов, я опять замер, непонимающе вглядываясь в стену людей.
Господи, да это же старики. Одни старики. Мужчины и женщины, чьи лица изрыты сетками глубоких морщин. Все как один невысокие, одетые в старье, кое-где изодранное; похожие на крупных крыс, что сгрудились стаей — серой и бесформенной, но многочисленной, решительной от отчаяния и… злой. Ну конечно. Даже странно, что я сразу не понял, что именно напугало меня. От толпы веяло злобой. Она плескалась в мутных старческих глазах, протекала сквозь сжатые артритные пальцы, сочилась через язвы на сморщенной коже. Старики стояли, подпирая друг друга, стояли молча, лицами к лифтам, словно готовились к атаке эскадрона жандармов.
Я сделал шаг в сторону, а лифтовая кабина за спиной умчалась по вызову. Я беспомощно шарил глазами по стене людей, стараясь отыскать хоть малейшую брешь, чтобы найти проход к собственной квартире. Разум же лихорадочно пытался обрести хотя бы минимальное понимание происходящего. Оно опять перестало казаться реальным, как вчера в ванне, где Князь рассказывал мне небылицы. Все, что я слышал, помнил и видел со вчерашнего дня, вновь предстало каким-то нелепым кошмаром. Причем кошмаром, главный ужас которого заключается в полной неразберихе. Я с растущим беспокойством изучал людей перед собой, и мне казалось, что я всего лишь рассматриваю страницу комикса. Не хватало только подрисованных над головами пузырей с текстами внутри… Во рту появился кислый вкус, словно под язык положили медную пластинку. Одновременно с ощущением сна пришла шальная мысль. Эти старики стояли тут, у лифтовых шахт, не просто так. Старики ждали именно меня.
Ни одного знакомого лица в оборванной престарелой толпе. Какое там — эти были совершенно (это ощущалось во всем), совершенно чужими, неместными здесь, на моем уровне Монолита. Похожими между собой, словно из одного инкубатора, рассматривавшими меня одинаковыми взглядами глубоко спрятанных среди морщин глазок. И все они (больше сотни, да, определенно больше), эти жуткие люди, каким-то невероятным образом наверняка знали, что сейчас из лифта появлюсь я. Дикая мысль задела самым краешком, и я невольно согласился — отправься я даже к аптеке на одиннадцатый в Восточном блоке, старики все равно дождались бы. Или просто нашли…
Толпа внезапно качнулась вперед, словно живую стену повело. По ней как будто побежала трещина, и люди медленно двинулись, шаркая ногами по бетону псевдоулицы. Я вздрогнул, чувствуя неприятную резь в животе, и обернулся, вглядываясь в потемки коридора, уводившего к подсобкам и аварийным лестницам. Где-то там, среди нагромождений старых систем отопления, должна быть некогда заколоченная, а сейчас сорванная шпаной дверь выхода к лестничным системам. Медленно надвигающиеся старики заставили меня отшатнуться.
4:1:2 Так же неожиданно, как перегородившая площадку толпа принялась наступать, она вдруг остановилась. Еще миг, думал я позже, и я бы наверняка побежал. Но старики замерли. А затем словно выстрелили из своей сердцевины низенькой сгорбленной старухой. Вытолкнули из строя, как волна выталкивает на берег так и не сумевший утонуть мусор. Крохотную, горбатую, с перекошенным от старости лицом. Та в несколько шагов приблизилась ко мне, от неожиданности оцепеневшему окончательно. Оглушительно щелкая, в голове отключались системы управления и анализа. Я в ужасе ощущал, что мое тело почти не слушается меня, с гримасой отвращения разглядывая бабку сверху вниз.
— Не делай того, что тобой делают другие! — Словно чучело серой, потрепанной временем и грызунами вороны, старуха неловко запрыгала по площадке перед лифтом, отсекая меня от аварийной лестницы. В тональность карканью горбатой протяжно завыли моторы лифтов, словно аккомпанируя. — Никогда, никогда, мой мальчик! Ты и сам не знаешь, что ты есть, когда они делают, что хотят! Поверь, мой мальчик, поверь старенькой Александре! Ты в опасности, если такие, как ты, вообще могут быть в опасности. Идем с нами, мальчик, и мы покажем тебе истину.
Я постарался отодвинуться от старухи и ее приторного дыхания, долетавшего до моего лица, но не смог. С нарастающим испугом я продолжал рассматривать кружащуюся вокруг меня ведьму, назвавшуюся Александрой. Ноги наотрез отказывались двигаться, во рту пересохло, а вкус кислого металла лишь усилился. Кошмар определенно затягивался, через край выплескиваясь в реальность. Изо всех сил стараясь не запаниковать, я отчетливо представил, как сознание тонет в густой жиже страха и неверия в происходящее. Александра извернулась, подскакивая еще ближе, и вдруг очень быстро схватила мою руку, сжав ладонь в сухих холодных пальцах. По руке побежали мурашки, а от старческого прикосновения меня едва не стошнило. Тем не менее, странный транс, не дававший мне сдвинуться с места, все не проходил, заставляя смотреть и чувствовать.