— Неплохо, — похвалила я, однако меня немного смутило одно обстоятельство. Раньше Аннелиза походила на добрую матушку или, еще точнее, на бабушку. Если она и дальше продолжит так же худеть, как в последние три дня, то через полгода будет конкурировать со мной.
Словно прочитав мои мысли, подруга спросила:
— Ты помнишь, какие у нас были хулахупы? В то время у нас талии были как у Скарлетт О’Хара. Может, мне еще удастся взять под контроль свой жирок.
— Зачем себя мучить? — удивляюсь я. Но Аннелиза лишь смеется.
Я наливаю ей кофе, она отодвигает подальше от себя сахар, сливки и продолговатое печенье «кошачьи язычки». Я замечаю, что она расщедрилась и на маникюр, так как она с удовольствием посматривает на свои покрытые пигментными пятнами руки.
Я сделаю ей больно, если расскажу о Йоле. Но что-то объяснить придется, надо быть осторожнее со словами.
Поначалу подруга притворяется спокойной и хладнокровно утверждает, будто давно предполагала, что по вечерам Эвальд встречается с женщиной, она, мол, способна сложить дважды два. Впрочем, ей совершенно безразлично, с какой козочкой этот козел запрыгнет в сено. Потом у Аннелизы потекли слезы, все сильнее, и вот их уже не остановить. Закончилось тем, что мы захныкали обе. Это подействовало на нас благотворно, и мы не удержались, чтобы не посмеяться над собой. Несмотря на это, мы все же не решались искренне поговорить друг с другом о том, что мы обе стремились понравиться одному мужчине и более молодая конкурентка нам совсем некстати.
— Бернадетта уверяет, что с органистом ее связывает лишь душевное родство, и нам остается в это только поверить, — говорю я. — Даже такая зануда, как кантор, вряд ли западет на ходячий скелет! Следовательно, Бернадетта подает на развод не потому, что снова собралась замуж, а просто не может простить Эвальду бессовестного обмана.
Аннелиза представила, как Бернадетта застукала мужа с Йолой, и прониклась к ней состраданием.
— Это очень унизительно, — говорит она, — еще и потому, что весь персонал больницы наверняка знал об их связи. Теперь я и сама жалею, что…
Любопытно, что Аннелиза затеяла? Она мне пока ничего не рассказывает. На все мои вопросы отвечает примерно одно и то же — мол, Бернадетте так или иначе осталось недолго жить. Когда же ей наскучили мои расспросы, она прибегла к давно испытанному отвлекающему маневру, когда каждую фразу начинают с «а помнишь…».
— А помнишь, однажды мы пришли в школу в одинаковых серых юбках? Наши мамы выписали их независимо друг от друга по «Некерману».
— А помнишь, как мы впервые услышали о противозачаточной таблетке? По-моему, это было в 1963 году…
— А помнишь, когда убили Кеннеди, мы в тот момент разговаривали с тобой по телефону?
Я кивала, а потом пошла в контрнаступление:
— А ты помнишь, сколько раз ты спала с Эвальдом?
Аннелиза пугается и клятвенно заверяет, что ни разу в жизни — раньше или совсем недавно — не состояла с Эвальдом в интимной близости. Осеняет себя крестным знамением:
— Вот те крест! Клянусь!
— Ну что, мне сходить за Библией? — усмехаюсь я.
— Раньше я была слишком зажатой, а сегодня я бы постеснялась оголяться, — объясняет Аннелиза. — А если бы это и случилось? Тебе какое дело?
— Аннелиза, — говорю ей, чтобы снова вернуть к главной теме, — Бернадетта пока живой человек, а нам сейчас нужно поглядывать и за Йолой!
Подруга молчит, ей жаль, что в данный момент они не могут пообщаться с Эвальдом. Очевидно, он не дома, а может, и вообще переехал. Эвальд не подходит ни к домашнему телефону, ни по мобильному не отзывается.
Листаю телефонную книгу в поисках номера, звоню в клинику, прошу соединить с главным врачом, но мне сообщают, что госпожа доктор Шэффер в отпуске. Телефонный справочник у меня в руке, и я нахожу в нем номер последнего в списке Шэфферов, проживающих в Гейдельберге, — д-ра Й. Шэффер. Мне отвечает автоответчик.
«Они вместе уехали в отпуск» — это первое, что приходит мне в голову.
Мы молчим, потом Аннелиза, к моему удивлению, предлагает прогуляться перед ужином. Раньше она редко находила в себе силы на такой подвиг, но, видимо, сейчас решила сжечь пару калорий.
Естественно, я соглашаюсь, и мы спешим обуться в удобную, хотя и страшенную обувь. Много лет я клеветала на пенсионерские кеды на липучках, пока самой не пришлось из-за молоткообразного пальца перейти на мягкие просторные сникеры.
— А после прогулки я приглашаю тебя на шикарный ужин, — обещаю я, — не век же тебе самой готовить.
Эта идея, правда, плохо сочетается с диетой, но Аннелиза принимает предложение. Меню хорошего ресторана способно привести в восторг любого человека, и я посчитала своим долгом посоветовать подруге выписать для себя кое-какие названия на будущее, а еще лучше стащить его.
Меня всегда тянуло в замковый парк, и постепенно я стала считать его чуть ли не своим садом. Мы неспешно бродили по крытым аллеям, которые будто специально были созданы для доверительных бесед.
— А помнишь… — Аннелизу опять потянуло на воспоминания, однако она не успела произнести свое заветное «как» и внезапно перескочила на другую тему. — Идея поселить у нас Эвальда была не самой удачной, и я раскаиваюсь. Прыгаешь, суетишься вокруг гостя, а что в благодарность? Ночует, кормится у нас, а вечера проводит с молоденькой. Если он снова объявится, я ему скажу без обиняков, чтобы не рассчитывал на наш чердак как на склад для своих вещей.
Я не стала выкладывать ей все, что думаю на сей счет, а только кивнула. В сущности идея принять у себя очаровательного друга сама по себе неплоха, но лучше не растягивать этот визит надолго. К тому же с молодыми общаться интереснее.
— Это верно. Не помню ничего веселее, чем тот день в Баден-Бадене с Руди, — произносит Аннелиза. — Тогда я прониклась уверенностью, что мы еще свое наверстаем. Наша молодость была тусклой, супружеская жизнь — что затхлая тюрьма, так неужели нам вдобавок превратиться в брюзжащих старух? Необходимо придумать что-нибудь такое, чем можно было бы позабавиться, чтобы оно нас расшевелило, но не перегибая палку.
— Верно, нам надо завести придворного шута, каких держали в замке в давние времена.
— Не поискать ли в Интернете, — предлагает Аннелиза.
— Или сразу позвонить на биржу труда.
В ресторане Аннелиза в приподнятом настроении садится за накрытый стол, и мы, успев здорово проголодаться, налетаем на маленькие кружочки белого хлеба со смальцем. Подруга забыла дома очки, и я зачитываю вслух праздничное меню:
Парфе из куриной грудки и утиной печени.
«Султанский салат» с яблоками, покрытый фисташковым суфле.
Суп «Леди Керзон», заправленный желтком и сливками с морскими языками и рулетом из семги.
Фаршированная кроличья спинка с белыми грибами под хересовым соусом на глазурованном пастернаке и поленте из гречневой муки.