— В каком смысле? — Томас с трудом оторвался от своих грез.
— Вы будете нашим человеком в Брюсселе.
— В Брюсселе?
— Фолей, вы, вообще, нас внимательно слушали? Мистер Эллис уже объяснил, что нам нужен свой человек от ЦУИ, который бы присматривал за «Британией». Кто-то должен отправиться туда на полгода и постоянно находиться в курсе дел. Этим человеком будете вы.
— Я? Но, сэр…
— Никаких «но». Ваш отец двадцать лет держал паб. И вы наверняка хоть чему-то научились у него.
— Да, но…
— Послушайте, ваша мать — родом из Бельгии. В ваших венах течет бельгийская кровь! Вы там будете как дома.
— Да, но как же моя семья, сэр? Я не могу оставить их на такое долгое время. У меня жена. И у нас недавно дочка родилась.
Мистер Кук благодушно махнул рукой:
— Так летите с ними, если вам так охота. Хотя, честно говоря, большинство мужчин ухватилось бы за такую возможность — полгодика отдохнуть от пеленок и погремушек. Будь я в ваших летах, я именно так и поступил бы.
Мистер Кук окинул присутствующих довольным взглядом:
— Итак, решено, господа?
Томас все же попросил пару дней на размышления. Как раз до понедельника. Мистер Кук был немного уязвлен, но согласился подождать.
После этого разговора Томас уже не мог сконцентрироваться на работе и в полшестого отправился домой. Он был так взволнован, что пошел не к метро, а в сторону ресторанчика «Волонтер», где заказал себе полпинты виски с яблочным соком. В «Волонтере» было полно народу и сильно накурено. Скоро за его столик подсела пара — юная брюнетка и мужчина, многим старше ее. У мужчины были усики явно военного покроя, и, судя по разговору, у него был недвусмысленный роман на стороне с этой девушкой, потому что они громко обсуждали свои планы на выходные. Томас очень быстро устал от их откровенной болтовни. Потом в ресторан ввалилась толпа студентов-музыкантов из Королевской академии: завидев в конце зала свободные столики, они чередой прошли мимо Томаса, то и дело задевая его. Томас быстро допил виски и вышел на улицу.
Уже стемнело, погода сильно испортилась. Порывы ветра выворачивали зонт наизнанку. Дойдя до станции Бейкер-стрит, Томас понял, что запаздывает к ужину и нужно позвонить Сильвии. Он нашел телефонную будку, зашел туда и набрал свой домашний номер. Сильвия ответила почти сразу:
— Тутинг, 25–00, слушаю вас.
— Привет, дорогая, это всего лишь я.
— О, привет.
— Как дела?
— Все хорошо.
— Как наша малышка? Спит?
— Нет еще. А где ты? Что за шум в трубке? Ты что, не на работе?
— Нет, я на Бейкер-стрит.
— На Бейкер-стрит? Что ты там делаешь?
— Да вот забежал в ресторанчик. Немного выпил. Если честно, был повод. Ну и денек, скажу я тебе! Меня сегодня вызывали к руководству и просто ошарашили. У меня новости. Дома расскажу.
— Хорошие или плохие?
— Скорее — хорошие.
— Ты во время обеда не заскочил в аптеку?
— Черт. Забыл.
— Ох, Томас.
— Да-да, прости, я совсем забыл.
— У нас закончилась укропная вода. Ребенок все время хнычет.
— Может, спустишься в аптеку Джексона?
— Они закрываются в пять.
— Но разве у них нет доставки на дом?
— Может быть, но уже неудобно звонить. Ладно, дотерпим до завтра.
— Прости дуралея.
— Дуралей, вот уж точно. И ты опоздал к ужину.
— Что там вкусненького ты приготовила?
— Пастушью запеканку. Ждет тебя уже два часа. Ладно, оставлю кусочек, так и быть.
Закончив разговор, Томас вышел из телефонной будки под дождь. Но он почему-то не спешил спускаться в метро. Просто прислонился к стене, закурил, задумчиво оглядывая спешащих мимо прохожих. Томас думал о своем разговоре с женой. Они, как и прежде, нежны друг с другом, но на душе все равно неспокойно. За последние месяцы произошли некоторые перемены в их отношениях. Конечно, это можно объяснить рождением ребенка, их маленькой Джил. Это событие, с одной стороны, сблизило их, конечно, сблизило, и все же… Сильвия полностью погрузилась в материнство — каждый день то одно, то другое. Она словно вытесняла его из своей жизни. Ничего тут не поделаешь… Еще несколько часов назад, глядя из окна кабинета мистера Кука на Риджент-парк, он представлял себе идиллическую картинку, как гуляет со своей семьей… Только какой ты мужчина, если мечтаешь лишь об этом? А как же честолюбие? Как-то утром на работе его коллеги Карлтон-Браун и Виндраш подслушали, как он успокаивал Сильвию, взвинченную тем, что ребенок все время срыгивает после еды. После этого они подначивали Томаса целую неделю. И поделом. Это недостойно мужчины, это просто смешно! В его возрасте нужно думать о более обстоятельных вещах. Например, о своем положении в обществе.
Нет, он будет полный дурак, если откажется от командировки в Брюссель! Когда через пятьдесят минут Томас стоял возле дверей своего дома, окончательное решение было принято. Но он не будет сразу выкладывать все карты. Сначала нужно определиться — поедет ли он один или возьмет с собой Сильвию и ребенка.
Дома за ужином он рассказал «хорошую новость»: ему якобы повысили пенсионные отчисления…
Что было, то прошло
Когда в 1914 году мать вывезла ее из Бельгии и они поселились в Лондоне, имя ее писалось уж слишком заковыристо: Marte Hendrickx. Поэтому ее мать упростила на английский лад. А после замужества в 1924 году стала уже Мартой Фолей. Странное имя все равно осталось, и все замужество — более тридцати лет — она жила с ним, но фамилия все-таки была нормальная! А теперь человек, чью фамилию она носила, умер, и одиночество обострилось с новой силой.
Как раз в эту минуту Марта Фолей (я это или не я, думалось ей) сидела под навесом автобусной остановки. Так, тридцать две минуты двенадцатого. Автобус прибудет через одиннадцать минут. У Марты такой характер — уж лучше подождать, но прийти пораньше.
Ей пятьдесят три. В сентябре исполнится пятьдесят четыре. При желании и приложив небольшие усилия, Марта могла бы казаться вполне себе красивой женщиной, но вместо этого она одевалась строго, «по возрасту», не закрашивала седину и делала себе матронистую строгую прическу (прямо как королева-мать). Марта полностью отказалась от косметики, хотя иногда пудрилась и, что было совершенно бездумно с ее стороны, красила губы ярко-красной помадой. Во всем же остальном она была чистая матрона. «В конце концов, я уже бабушка, — рассуждала Марта. — Следует соответствовать».
Она сидела на скамейке, озирая безмятежный пейзаж вокруг: волнистую ленту дороги и старый парк, здесь, на окраине городка Лезерхед. В небольшом отдалении вздымались зеленые бархатные холмы графства Суррей. Как и любое воскресное утро в английской провинции, это утро было таким тихим, что закладывало уши.