Кукушка - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Скирюк cтр.№ 117

— А я — и там, и там, — ответил он. — Жду, когда она хоть что-то выберет.

Зерги пробрал холодок.

— И чего я тебя, в самом деле, расспрашиваю... — нарочито грубо проворчала она, в основном, чтобы скрыть смятение. — Ни толку, ни понятия. Одна морока.

Заслышав нотки недовольства в её голосе, белый волк вскинул голову и уставился на травника. Зерги и Жуга смотрели на него и молчали.

— Любишь его? — вдруг тихо спросил травник.

— Тебе-то какое дело...

— Я всерьёз спрашиваю, не злись. Любишь?

— Да, чёрт побери, люблю, люблю!.. — вдруг выпалила Зерги, будто признаваясь в чём-то постыдном и ужасном, что немыслимо для человека, для женщины. По щекам её бежали слёзы. — Что, доволен, да? Доволен? Всё б тебе раскладывать по полочкам, да мозговать, да разговаривать! А сам-то что? By Gott! Да ты хоть понимаешь, каково это, когда ненавидишь человека, съесть его готов со всеми потрохами, дёргаешься, как на иголках, а сама таешь, чуть только он посмотрит на тебя, а внутри тоже всё дёргается — дышать не можешь, если он рядом! У-у-м, ненавижу, ненавижу!.. Ну, давай скажи ещё чего-нибудь!

Она умолкла.

— Он понимает нас? — спросил Жуга вместо ответа, всё ещё глядя на Рутгера.

— Что? А... Не знаю. — Зерги вытирала слёзы так яростно, словно хотела содрать кожу с лица. Всхлипнула. — Нет. Наверно, нет. А что?

— Да так, — пожал плечами травник. — Мы тут сидим, орём, а он только молчит и смотрит. Даже не шевелится.

— Чужая душа — потёмки...

— Кто он такой?

— Рутгер? Обычное дело. Наёмник. Только я, как его увидела, сразу что-то этакое поняла. Не могу я, Жуга, сил нет! Никогда со мною не было такого. Не любила никого, айе. Учителя своего, Веридиса, даже его не любила, а так... благодарна была, что подобрал, не бросил подыхать на улице... учил, воспитывал... арбалет мне купил...

— А родители?

— А что — родители? — Зерги шмыгнула носом, села и обхватила колени руками. — Маму я почти не помню — мне пять лет было, когда она умерла. Отец — дурак и пьяница, сперва мать забил, баб водил каких-то беспрестанно, дрался, потом сам утоп... чего его любить? Ты... ну, это ты. Сам понимаешь... Только не обижайся, ладно? Это просто... ну, такое чувство было... не любовь. Айе. — Зерги будто смутилась и отвернулась. — Прости, я не хотела тебе такого говорить... А его я как увидела, поняла — пропала! Куда он, туда и я. Уйти сил нет. Остаться так вообще кошмар. Я сама не своя, когда он рядом. Вот ты говоришь, любовь — это когда можешь с кем-то быть и не ругаться. А я только и делаю, что с ним ругаюсь, а иначе страшно: так хочу, чтобы он БЫЛ. Я такого никогда не чувствовала, это... это какая-то сладкая мерзость. Когда он смотрит на меня вот так, у меня все мысли разлетаются: пух! — и нету. Голова как надутый пузырь, только горошина катается внутри, гремит: хочу, хочу, хочу! Не дай бог, сдамся. А то он скажет: «Прыгни с крыши!» — прыгну, не задумаюсь. Прикажет: «На колени и лай по-собачьи!» — грохнусь на четвереньки и загавкаю... Вот как сильно я его хочу! Понимаешь? Гадство... — Она закусила губу и помотала головой; слезинки на её щеках уже прокладывали новые дорожки. — Вот же гадство...

Она закрыла лицо ладонями. Травник молчал. Молчала и Зерги.

— День и ночь об этом думаю, — сказала Зерги наконец. — Вернее, ночь. Каждую ночь. Всю ночь, айе. Днём я не думаю — когда я птица, я вообще не думаю. Там только чувства, чистые такие, яркие, у людей так не бывает. Там, если охота — так это ОХОТА, если злость — так настоящая ЗЛОСТЬ! Гадюку позавчера пришибла, веришь ли — в жизни так азартно не дралась! А наверху — только полёт и ветер, только небо и я! Каждое перышко плещет, глаза каждую травинку видят, куда хочешь лети... А всё равно он свистнет — я к нему со всех ног... вернее, со всех крыл. Сердце бьётся... — Зерги сунула ладони между ног и сжала колени. Опустила глаза. Помолчала. — Когда обратно в человека превращаюсь, — продолжила она чуть погодя, то что-то помню, что-то нет, но точно помню, что не знаю слов, не понимаю их, когда я ястреб. Иногда жалко, иногда, наоборот, хотелось бы остаться такой. Не всегда хочется думать... Ты не сердишься?

— Да нет, пожалуй, не сержусь, — задумчиво сказал травник. — Знаешь, я тебя, наверное, понимаю. То, о чём ты сейчас говорила, это ведь тоже любовь. Только вот в чём загвоздка. Я долго думал об этом, пока однажды вдруг не понял, что любви на самом деле как бы нет. То есть она, конечно, есть, но если ты не хочешь её видеть и всё время отворачиваешься, злишься на себя, её не будет. Будет только больно. Иногда, быть может, хорошо, но чаще — больно. Её, как счастье, надо сперва выдумать, придумать, а потом самому в неё поверить. Я уже так не могу. Не получается.

— Придумать или поверить?

— И то и другое... А ты уже свою любовь придумала, по-настоящему, а стало быть, увидела. Поверить только не решаешься. Поверишь — будешь счастлива.

— А если не буду?

— Всё может быть... Жизнь — рисковая штука.

Оба долго молчали. Костёр почти погас. Небо на востоке начало светлеть. Вдруг Зерги шумно и прерывисто вздохнула и придвинулась к травнику. Наклонилась, опустила голову ему на грудь и закрыла глаза.

— Обними меня, — тихо попросила она.

— Зерги... — Травник в нерешительности поднял руку, но не прикоснулся к ней. — Зерги, послушай... Не надо.

— Обними меня, пожалуйста, — упрямо, настойчиво повторила она. Жуга не видел её лица, только стриженый мальчишеский затылок, но слышал, что девушка еле сдерживает слёзы. — Ну, я прошу тебя...

Травник попытался отодвинуться, и Зерги развернулась к нему лицом. Стало видно, как она грызёт костяшки пальцев.

— Ты...

— Жуга, — выдохнула она, подалась вперёд и ухватила его за рубаху. — Жуга, ну пожалуйста... у меня никого нет ближе тебя. Ни сейчас, ни вообще. Даже Рутгер. Ты, наверно, прав, но я больше не могу... не могу больше. By Gott, у меня живот сводит, я вся мокрая. Я должна хоть что-то сделать, а то я голову сейчас об камень расшибу! Прости меня, я... я не знаю. Когда мы натворили это, у нас не было другого выхода, а теперь... Когда он человек, я птица. Дура с крыльями. Жру змей и всяких сусликов, клююсь и гажу на лету. Как ему любить меня... такую? А мне что делать? Что? Под собаку ложиться? Жуга, я прошу тебя. Один раз. Ну пожалуйста...

Её тонкие, необычно сильные для женщины руки словно жили своей жизнью — хватали за рубашку, гладили, теребили. Травник не отвечал, не двигался, только молча глядел на неё — без вопроса, без мольбы, без вожделения... А небо светлело. Облака, подсвеченные снизу, блестели, словно чешуя макрели. Оглянувшись на восход, не получив ответа, девушка издала короткий отчаянный стон, приподнялась и дёрнула завязки на груди. Быстрым движением сбросила куртку, яростно вырвав из рукава сперва одну руку, потом другую, и потянула через голову рубашку. Обнажились плоский живот и маленькие груди, между которых на шнурке висел наконечник от арбалетного болта. Она вся дрожала, и отнюдь не холод был тому причиной. Не говоря ни слова, травник приподнялся и помог ей высвободиться из тесных зелёных рейтуз, ещё мгновение потратил, чтобы снять свою рубашку, затем так же молча обнял её и привлёк к себе.