Король забавляется - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Ипатова cтр.№ 30

Когда-то, еще в те блаженные времена, когда она рылась в библиотеке, ей попала в руки глупая бездельная книжонка о человеческих сущностях, делившая их на четыре типа и изъяснявшая в подробностях, чего от них надобно ждать и каким образом ими манипулировать. Автор имел весьма приблизительное представление о реальных механизмах власти, однако она увлеклась, для своего удовольствия читая о соответствии темперамента одной из стихий. Рэндалл, с какой стороны ни глянь, был чистый огонь. Сама она всегда представлялась в своих глазах смесью ветра и камня. Кеннет квалифицировался как воздух, и в этом обнаруживалось некоторое родство натур. Уриена Брогау она определить не смогла. Да и не пыталась, убедившись, что все наклеиваемые на него ярлыки с тихим шелестом осыпаются.

Короткое воспоминание об Уриене Брогау вновь ввергло ее в смятение, которым у нее всегда сопровождался поиск истины. Когда все это началось? И неужели достаточно было двух слов правды, чтобы низвергнуть все эти мощь, грохот и блеск, сопровождавшие Рэндалла всегда, сколько она его помнила? И не стали ли они правдой в тот момент, когда ей захотелось в них поверить?

Рэндаллу нужна ее любовь. Чувствуя, как она ускользает, он пытается купить ее обещаниями этой никому иначе не нужной женитьбы. Только потому, что ее глазами смотрит на него толпа. Ему нужен прилив счастья в ее груди, взрыв восторга в ее глазах. И, должно быть, она очень нужна ему, если он рискует вызвать разом недовольство церкви, высшего дворянства, толпы и венценосного папеньки Веноны Сарианы. Он, стало быть, уверен, что дело стоит того.

«Если бы вы любили друг друга, то были бы вместе давно. И каждый приобрел бы в сто раз больше, чем утратил».

Последнее, впрочем, всегда выглядело в ее глазах всего лишь выспренним оборотом речи. Уж очень многое она теряла.

И все же ей казалось, что это случилось раньше. Задолго до того, как мэтр Уриен отравил ей душу своими «двумя словами правды», сказанными в нужном месте в нужное время, упавшими в почву, вспаханную чужими руками и проросшими там. Рэндалл Баккара, действуя в своих целях, разбудил ее чувственность. Уриен Брогау в своей попытке играть с Могущественным, выставив против него Могущественную равного ранга, разбудил ее ум. Утешало, что он дал ей больше, чем получил взамен. Но это сделал не Уриен. Это сделал Кеннет. Это была цена его руки. И если уж на то пошло, это сделал сам Рэндалл. Он был для нее богом. Он был для нее всем. Он не имел права поступать неправильно.

Служитель при здании постучал в двери, поклонился королю и сообщил, что ареопаг собрался в зале капитула и ожидает, когда Его Величество соблаговолит его возглавить. Обращаясь к Аранте, он произнес «миледи», выговаривая титулы «особ» с очевидным наслаждением. Он проводил их, шествуя впереди, как если бы они вовсе не знали дороги, что не было, кстати сказать, лишним. Оборотной стороной просторных светлых церемониальных залов, переливающихся один в другой, были тесные служебные каморки, связанные меж собой перепутанными сводчатыми коридорчиками, низкими настолько, что высокому Рэндаллу приходилось сутулиться и нагибаться, и неожиданными лесенками, высотою часто всего в несколько ступенек. Все это, как правило, не освещалось огнем. Те, кто проскальзывал здесь, довольствовались квадратными дырами, специально для этой цели предусмотренными в кладке наружной стены, буде таковая примыкала. А поскольку световой день лишь в середине лета бывал достаточным, то совершенно очевидно, что жизнедеятельность отнюдь не перенасыщала этот мрачный муравейник.

Дверка, откуда появлялся король, располагалась в стене, противоположной арке главного входа. Практически всего один шаг с лестнички — и Рэндалл с Арантой заняли отведенные им места на возвышении за председательским столом, а служитель шмыгнул в сторону и вниз, укрывшись в незаметной нише, готовый возникнуть оттуда по первому жесту короля, дабы услужать, когда окажется нужен.

Сцена, на которой им предстояло выступать, имела эффектный задник в виде панно из чеканного серебра, выполненного в виде крыла ангела. Вещь была исполнена настолько искусно, что имела видимость волшебной. Эти сочетания угловатых и плавных штрихов, создававших видимость взвихренных перьев, завораживали взгляд более, чем само сознание того, что плечи твои венчает полутонна драгоценного металла.

Сегодня, впрочем, Аранта не собиралась уделять произведению искусства слишком много внимания. Сердце ее екнуло, когда она увидела, в каком впечатляющем составе собрался сегодня ареопаг.

Дворец Правосудия был зданием сравнительно новой архитектуры, и его капитульный зал представлял собою продолговатую комнату, прорезанную по бокам щелями высоких узких окон, в которые солнечные лучи вонзались и скрещивались меж собой, подобно узким новомодным мечам. В двух больших простенках, один напротив другого, два мозаичных панно изображали символические фигуры Правосудия: Справедливость и Кару. Заступница Йола в белом хитоне взирала на блудодейства рода людского, держа на ладони хрустальную сферу больше собственной головы. Аллегория должна была изображать милосердие суда, незапятнанность его интересов и непредвзятость взгляда, однако Аранте почему-то казалось, что если рассматривать копошащееся у ног человечество сквозь эту чудовищную линзу, грехи выпрут совсем не теми своими местами. А это вкупе с парным изображением Каменщика, недвусмысленно опирающегося на карающий молот, никого не могло ободрить. Правду говорят, что человеку, прожившему на свете больше двадцати, более пристало молить о милосердии, нежели о справедливости.

Прочая поверхность беленых стен была украшена нарочито неровными кусками фресок, снятых со старых церквей по самым разным, местами весьма удаленным уголкам Альтерры, и представляющих несомненную художественную ценность. Эти вырезанные со штукатуркой, тщательно отобранные заплатки стоили на сегодняшний день в несколько раз дороже, чем заново от пола до потолка расписанное здание, тем более что к описываемому времени навык письма по сырой штукатурке, да еще с искажением пропорций, необходимым при оформлении скругленных поверхностей и куполов, был уже, в сущности, утрачен. Провинциальные церкви обдирались без малейшего зазрения совести, в том смысле что негоже деревне похваляться тем, чему найдется более достойное место. В каком-то смысле это символизировало центростремительную политику государства, когда все лучшее с окраин концентрировалось в столице, а все лучшее в столице попадало под тяжелую загребущую лапу церкви. Аранта незаметно и глубоко вдохнула, запрещая мыслям ускакать в этом направлении.

Церковь в Альтерре искони была объединена с государством, играла в духовной и политической жизни общества значительную, если вообще не доминирующую роль, и то, что она признавала над собою формальный приоритет светской власти в лице короля, выглядело скорее ее добровольной уступкой перед лицом иных воспоследующих выгод. После сомнительной истории с мятежом кардинала Касселя предыдущий король Гайберн Брогау показал себя примерным сыном церкви Каменщика, чем в ее глазах выгодно отличился от заклятого отца Рэндалла, Рутгера Баккара, вошедшего в историю под именем Ужасного. Рэндалл являл собою пример государя с гибким хребтом, в том смысле, что старался не вмешиваться ни во что, что не требовало немедленного вмешательства. Весь предыдущий опыт его общения с этой организацией сводился пока к обоюдному присматриванию. Пока у него создавалось впечатление, что на юге, в благословенном Камбри, где прошла королевская юность, мягче был не только климат, но и нравы. Вероятно, именно потому, что в том счастливом краю грешили больше и напропалую, церковь там отпускала грехи куда безогляднее и легче, чем здесь, в застывшем как лед сердце государства. Старейший ареопаг, в свою очередь, предполагал составить собственное мнение о том, насколько жесткой будет линия молодого короля и до какой степени он намерен навязывав церкви свою волю. Сомнительный ритуал, проведенный над ним в детстве, эйфория его военных побед, поголовное обожание чернью и, наконец, постоянное присутствие Аранты возле его правого локтя не могли не настораживать даже самых просвещенных и самых скептически настроенных служителей культа Каменщика. Уже хотя бы потому, что он первые имели дело с волной того, что немного позже получит название «общественного мнения».