Девушка, которая взрывала воздушные замки - читать онлайн книгу. Автор: Стиг Ларссон cтр.№ 170

Она обратилась к Экстрёму.

— В течение этого заседания мы докажем, что ваш свидетель ошибается и что вы как прокурор поддались на обман и купились на ложные выводы.

Петер Телеборьян насмешливо заулыбался, развел руками и пригласительно кивнул Аннике Джаннини. Та снова обратилась к судье Иверсену.

— Господин судья, я продемонстрирую, что так называемая судебно-психиатрическая экспертиза Петера Телеборьяна от начала до конца является блефом. Я покажу, что он намеренно лжет относительно Лисбет Саландер. Я продемонстрирую, что моя подзащитная подвергалась грубым правонарушениям. И докажу, что она столь же разумна, как любой другой из сидящих в этом зале.

— Простите, но… — начал Экстрём.

— Минутку. — Она подняла палец. — Я не мешала вам спокойно высказываться в течение двух дней. Теперь моя очередь.

Она вновь обратилась к судье Иверсену.

— Я не стала бы выдвигать перед лицом суда столь серьезных обвинений, не будь у меня веских доказательств.

— Пожалуйста, продолжайте, — сказал Иверсен. — Но я не желаю слушать неподкрепленных рассуждений о заговорах. Помните, что за высказанные в суде утверждения вас могут обвинить в посягательстве на честь и достоинство.

— Спасибо. Я буду об этом помнить.

Она обратилась к Телеборьяну, которого, похоже, по-прежнему веселила эта ситуация.

— Защита неоднократно просила дать ей возможность познакомиться с журналом Лисбет Саландер того времени, когда она в раннем подростковом возрасте находилась взаперти у вас в клинике Святого Стефана. Почему нам не предоставили этот журнал?

— Потому что, по решению суда, на него наложен гриф секретности. Решение было принято в порядке проявления заботы о Лисбет Саландер, но если вышестоящий суд отменит это решение, я, разумеется, предоставлю вам журнал.

— Спасибо. Сколько ночей в течение двух лет, проведенных в клинике Святого Стефана, она пролежала привязанной ремнями?

— Я с ходу точно сказать не могу.

— Она утверждает, что речь идет о трехстах восьмидесяти из семисот восьмидесяти шести суток, которые она провела в этой больнице.

— Я не могу сейчас точно указать количество дней, но это, конечно, преувеличение. Откуда взялась такая цифра?

— Из ее автобиографии.

— И вы полагаете, что она сейчас может точно вспомнить каждую ночь, проведенную в ремнях? Это же невозможно.

— Неужели? А сколько ночей помнится вам?

— Лисбет Саландер была очень агрессивной и склонной к насилию пациенткой, и ее, безусловно, приходилось в ряде случаев помещать в палату, свободную от раздражителей. Может, мне следует объяснить предназначение подобных палат…

— Спасибо, в этом нет необходимости. Теоретически в такой палате пациент не получает никаких чувственных впечатлений, способных вызвать беспокойство. Сколько суток тринадцатилетняя Лисбет Саландер пролежала в такой палате привязанной ремнями?

— Речь может идти… навскидку, где-то о тридцати случаях за все время ее пребывания в больнице.

— Тридцать. Это ведь лишь маленькая часть от трехсот восьмидесяти случаев, о которых она говорит.

— Безусловно.

— Меньше десяти процентов от указанной ею цифры.

— Да.

— А ее журнал мог бы дать нам более точные данные?

— Возможно.

— Отлично, — сказала Анника Джаннини, извлекая из портфеля солидную пачку бумаг. — Тогда я хотела бы передать суду копию журнала Лисбет Саландер из больницы Святого Стефана. Я подсчитала записи о пристегивании ремнями, и у меня получилась цифра триста восемьдесят один, то есть даже больше, чем утверждает моя подзащитная.

Глаза Петера Телеборьяна расширились.

— Остановитесь… эта информация засекречена. Откуда вы взяли журнал?

— Я его получила от одного журналиста из журнала «Миллениум». То есть этот документ больше не является тайной, он просто валяется у них в редакции. Мне, возможно, следует сказать, что выдержки из него публикуются в номере «Миллениума», который выходит сегодня. Поэтому я считаю, что суду тоже следует дать возможность на него взглянуть.

— Это незаконно…

— Нет. Лисбет Саландер дала согласие на публикацию выдержек. Моей подзащитной нечего скрывать.

— Ваша подзащитная признана недееспособной и не имеет права самостоятельно принимать подобные решения.

— К признанию ее недееспособной мы еще вернемся. Но сперва разберемся с тем, что с ней происходило в клинике Святого Стефана.

Судья Иверсен нахмурил брови и принял протянутый Анникой Джаннини журнал.

— Для прокурора я копии делать не стала. С другой стороны, он получил эти документы, подтверждающие нарушение прав личности, еще месяц назад.

— Каким образом? — поинтересовался Иверсен.

— Прокурор Экстрём получил копию этого засекреченного журнала от Телеборьяна во время совещания у него в кабинете в субботу четвертого июня этого года, в семнадцать ноль-ноль.

— Это правда? — спросил Иверсен.

Первым побуждением прокурора Экстрёма было все отрицать, но потом он подумал, что у Анники Джаннини могут быть доказательства.

— Я попросил разрешения прочесть журнал, при условии соблюдения служебной тайны, — признался Экстрём. — Мне требовалось убедиться в том, что история, поведанная Саландер, соответствует действительности.

— Спасибо, — сказала Анника Джаннини. — Следовательно, мы получили подтверждение тому, что доктор Телеборьян не только распространяет ложные сведения, но еще и преступил закон, выдав журнал, который, по его собственному утверждению, имеет гриф секретности.

— Мы берем это на заметку, — сказал Иверсен.

Судья Иверсен вдруг насторожился. Анника Джаннини только что весьма необычным образом жестко атаковала свидетеля и уже свела на нет важную часть его показаний. И она утверждает, что может документально подтвердить все свои заявления. Иверсен поправил очки.

— Доктор Телеборьян, можете ли вы, исходя из написанного вами собственноручно журнала, ответить мне, сколько суток Лисбет Саландер пролежала привязанной ремнями?

— Я совершенно не помню, чтобы цифра была столь значительной, но раз в журнале так сказано, я должен этому верить.

— Триста восемьдесят одни сутки. Разве такая цифра не носит исключительный характер?

— Да, необычно много.

— Если бы вам было тринадцать лет и кто-нибудь больше года держал бы вас привязанным кожаными ремнями к кровати со стальным каркасом, как бы вы это восприняли? Как пытку?