Спонгберг, часто оказывавшаяся единственной женщиной в мужском окружении, была известна тем, что не тратит время на формальности и обмен любезностями. Она объявила, что руководитель областного полицейского управления находится в командировке, на конференции Европола в Мадриде; он уже получил сообщение об убийстве полицейского и прервал поездку, но сможет вернуться домой только поздно вечером. Затем она обратилась к начальнику отдела по борьбе с насильственными преступлениями Андерсу Персону и попросила его кратко обрисовать ситуацию.
— С убийства нашего коллеги Гуннара Андерссона на дороге в Носсебру прошло чуть более десяти часов. Нам известно имя убийцы — Рональд Нидерман, но у нас по-прежнему нет его фотографии.
— В Стокгольме имеется его фотография двадцатилетней давности. Ее нам предоставил Паоло Роберто, но от нее мало толку, — сказал Йеркер Хольмберг.
— О'кей. Полицейскую машину, которой он завладел, как известно, обнаружили утром в Алингсосе. Она стояла в переулке, примерно в трехстах пятидесяти метрах от железнодорожной станции. Заявлений об угоне машин в этом районе в течение утра не поступало.
— Как ведется розыск?
— Мы проверяем поезда, прибывающие в Стокгольм и Мальме. Объявлен общегосударственный розыск, и проинформирована полиция Норвегии и Дании. На данный момент непосредственно расследованием занимается около тридцати полицейских, и все они, разумеется, проявляют бдительность.
— Никаких следов?
— Пока никаких. Но человека с такой специфической внешностью, как Нидерман, должно быть, не так трудно опознать.
— Кто-нибудь знает, как обстоит дело с Фредриком Торстенссоном? — спросил один из инспекторов отдела по борьбе с насилием.
— Он находится в Сальгренской больнице. У него тяжелые травмы, примерно как после автомобильной аварии. Трудно поверить, что такие увечья человек мог нанести руками. Помимо переломов ног и ребер у него поврежден шейный позвонок, и существует риск, что он останется частично парализованным.
Все на несколько секунд задумались о положении коллеги, а потом Спонгберг вновь взяла слово и обратилась к Эрландеру:
— Что же на самом деле приключилось в Госсеберге?
— В Госсеберге приключился Тумас Польссон.
Несколько участников совещания дружно застонали.
— Неужели никто не может отправить его на пенсию? Он ведь просто ходячая катастрофа.
— Я прекрасно знаю Польссона, — сказала Моника Спонгберг. — Однако я не слышала на него жалоб в последние… ну, года два.
— Их начальник полиции — старый знакомый Польссона и, вероятно, прикрывал его. Я имею в виду — из лучших побуждений, пытаясь ему помочь, и говорю это не в порядке критики в его адрес. Однако сегодня ночью Польссон вел себя настолько странно, что несколько коллег подали рапорты.
— В чем это выразилось?
Маркус Эрландер покосился на Соню Мудиг и Йеркера Хольмберга. Ему явно было неловко расписывать недостатки своей организации перед коллегами из Стокгольма.
— Наиболее странным кажется, пожалуй, то, что он заставил коллегу из технического отдела заниматься инвентаризацией дровяного сарая, где мы обнаружили этого Залаченко.
— Инвентаризацией сарая? — переспросила Спонгберг.
— Да… то есть… ему хотелось точно знать, сколько там поленьев. Чтобы правильно составить рапорт.
За столом воцарилась выразительная тишина, и Эрландер поспешно продолжил:
— Сегодня утром стало известно, что Польссон принимает по крайней мере два психофармакологических препарата — ксанор и ефексор. Ему на самом деле следовало бы находиться на больничном, но он скрывал свое состояние от коллег.
— Какое состояние? — строго спросила Спонгберг.
— Чем именно он страдает, я, естественно, не знаю, это врачебная тайна. Но препараты, которые он принимает, являются отчасти сильными антидепрессантами, отчасти стимуляторами. Сегодня ночью он был попросту не в себе.
— О господи, — выразительно произнесла Спонгберг. Лицо ее сделалось мрачным и угрожающим, как та буря, что на рассвете накрыла Гётеборг. — Пусть Польссона доставят ко мне для беседы. Немедленно.
— Это, вероятно, будет сопряжено с определенными трудностями. У него утром сдали нервы, и его увезли в больницу с диагнозом «перенапряжение». Нам просто-напросто ужасно не повезло, что на дежурстве оказался именно он.
— Можно спросить, — подал голос начальник отдела по борьбе с насильственными преступлениями. — Ведь Польссон арестовал ночью Микаэля Блумквиста?
— Он составил рапорт и обвинил его в оскорблении, яростном сопротивлении сотруднику полиции и незаконном ношении оружия.
— Что говорит Блумквист?
— Он признается в оскорблении, но утверждает, что действовал в целях необходимой обороны. То есть заявляет, что сопротивление выражалось в попытках помешать Торстенссону и Андерссону самостоятельно и без подкрепления ехать арестовывать Нидермана, для чего он употреблял резкие выражения.
— Свидетели?
— Полицейские Торстенссон и Андерссон. Позвольте сказать, что я абсолютно не верю в обвинения в яростном сопротивлении. Это типичное встречное обвинение с целью предотвратить жалобу со стороны Блумквиста.
— Значит, самому Блумквисту удалось в одиночку справиться с Нидерманом? — спросила прокурор Агнета Йервас.
— Под угрозой применения оружия.
— Следовательно, у Блумквиста было оружие. Тогда задержание Блумквиста в любом случае имело под собой почву. Откуда он взял оружие?
— Об этом Блумквист отказался говорить, пока не побеседует со своим адвокатом. Но Польссон арестовал Блумквиста в момент, когда тот пытался сдать оружие полиции.
— Можно мне высказать неформальное предложение? — осторожно спросила Соня Мудиг.
Все взгляды обратились к ней.
— Я неоднократно встречалась с Микаэлем Блумквистом во время расследования, и у меня сложилось впечатление, что он довольно здравомыслящий человек, хоть и журналист. Очевидно, решение о возбуждении дела будете принимать вы… — Она посмотрела на Агнету Йервас, и та кивнула. — В таком случае я предполагаю, что оскорбление и оказание сопротивления вы не станете ему инкриминировать — это ведь просто глупость.
— Вероятно, так. Однако незаконное ношение оружия — это несколько серьезнее.
— Я бы предложила вам повременить. Блумквист самостоятельно собрал эту историю по кусочкам и намного опередил полицию. Нам гораздо полезнее будет сотрудничать с ним, сохранив хорошие отношения, чем дать ему возможность подвергнуть весь полицейский корпус уничижительной критике в СМИ.
Она замолчала. Через несколько секунд Маркус Эрландер откашлялся. Если уж Соня Мудиг отважилась высунуться, то ему не хотелось отставать.